Храбр
Шрифт:
Илья стряхнул с бороды сосульки, повернулся было идти, но застыл на месте. Далеко-далеко в глубине чащи ему почудилось движение и неразборчивое лопотание. Кто-то там возился, бурча себе под нос. Храбр склонил голову, ловя звук.
Когда волот не прячется, не боится, что услышат его, он всегда лопочет неразбериху. Бур-бур-бур. Словно пробует говорить.
Илья перебросил топор в левую руку. Набрал побольше воздуха и дунул в два пальца – с переливом и железным скрежетом. Свист отразился от высокого берега и эхом запрыгал по сумеречному
В лесу ухнуло. Как бы хлопнуло негромко. А потом в ответ свистнуло так, что Илья аж присел. Это был уже не железный скрежет, это сталь прошлась по стали, до холода в сердце и мурашек по спине.
– Ага-а!!! – воскликнул Илья.
Бросил топор под ноги и принялся гулко барабанить кулачищами по груди, завывая и взрыкивая. Прыгая на месте. Строя зверские рожи.
– Угу-гу-у!!! Ага-га-а!!!
Это не был вызов на бой. Илья просто обозначил: я пришел, и мне не страшно.
Говоря по чести, страшно было. Сначала. Жуткий свист с того берега ударил прямо в душу, понятно стало, отчего так легко сдалось Девятидубье и бежала малая дружина. Но уже через миг-другой, распалившись как следует, Илья почувствовал себя привычно уверенным. Потом злым. А потом – страшнее всех на свете. С Ильей всегда так было перед серьезной битвой: сначала легкий страх, а потом боевая ярость. Надо только уметь эту ярость вызвать.
Теперь он был готов драться.
Храбр на своем берегу прыгал и махал кулаками, рыча, плюясь, выкрикивая ругательства. Из-за реки в ответ свистнули еще разок и притихли то ли выжидающе, то ли озадаченно.
Илья закашлялся. Сплюнул. Подобрал топор. Погрозил невидимому противнику кулаком. Повернулся и зашагал по дороге обратно. Он услышал достаточно. Возились-то в лесу, а свистели почти с берега, из священной рощи. Никуда Соловый не ушел, он ждал, что добыча сама придет к нему.
Дождался.
Все было совершенно ясно. Илья точно знал, как поступать дальше, какие отдавать приказания, чего опасаться, о чем не думать. А еще – поорать да посвистать от души было очень приятно. В городе себе такого не позволишь, народ пугается. Илья однажды шумнул на ярмарке потехи ради – зарекся. Ладно мужчины разбежались и попрятались, кому они нужны. Бабы потом от храбра шарахались, вот что обидно, даже самые жадные и сговорчивые. А ему как раз в поход надо было. Глупо вышло.
А хорошо нынче повеселился. И слыхать тут далеко.
Илья представил, какие ошалелые рожи будут у братьев Петровичей, когда он вернется, и захохотал.
Встали затемно, наскребли по обочинам снегу обтереться, слегка перекусили, натянули тетивы, облачились в боевое. Не спеша подъехали к Смородинке. Через реку пошли, когда совсем рассвело. Первым шагал Илья, лениво помахивая булавой, сзади и по сторонам Петровичи, оба при длинных луках с наложенными на тетиву стрелами. Челядь и Миколу оставили на другом берегу. Челядь не возражала, Миколу храбр убедил
На льду валялись останки нескольких коней – обрывки шкур да кости. Никаких следов вокруг не было, казалось, объеденную животину пошвыряли с берега вниз частями.
– Границу выложили, – буркнул Илья. – Ну-ну.
Петровичи шли в кольчугах и шлемах, Илья надел лишь толстую боевую куртку, обшитую железными пластинками. «Вдруг придется бегать-прыгать, – объяснил он. – А вы стреляете лучше меня, вам и луки в руки. Если кто высунется, сразу валите его, я булавой добью».
Никто не высунулся. Троица без приключений взобралась на высокий берег, миновала еще одну россыпь конских костей и остановилась.
В старые времена Девятидубье было огорожено тыном, но уже при отце нынешнего князя тын снесли – обороняться стало не от кого, а ограда мешала разворачиваться обозам. Остались только ворота, то есть два столба с перекладиной, обозначавшие въезд на постоялый двор. Сейчас ровно посреди ворот темнело пятно на неглубоком снегу, и в нем – вмерзшая человеческая голова.
Петровичи медленно поворачивались из стороны в сторону, держа луки на изготовку. Широкие остро заточенные срезни – наконечники стрел на зверя и незащищенного врага – высматривали цель.
Илья все поигрывал булавой.
– Ты бы свистнул, а? – шепотом предложил Лука.
– Здесь никого нет.
Илья подошел к воротам, посмотрел на голову.
– Оторвали, – сказал он. – М-да… Убирайте луки, братья. Пойдем в избах смотреть.
– Говоришь же – нет никого.
– Все равно посмотреть надо.
– Ну так свистни. Если кто есть, вылезет сразу.
Илья недовольно фыркнул.
– Волоты ушли в лес, – объяснил он. – Спят, ждут ночи. Думают, мы тут поселимся, а они ночью придут. Зачем их тревожить сейчас? Нам много чего сделать надо, не хочу, чтобы мешали.
Петровичи неохотно попрятали стрелы, сняли тетивы и убрали луки в налучья за спину. Василий подошел к Илье и уставился на оторванную голову.
– На старосту похож. Ишь как, будто по чину, прямо в воротах бросили. Старосту здешнего помнишь?
– Не-а, – сказал Илья. – Они для меня все на одно лицо, старосты эти, тиуны… Вот девка тут была светленькая… Подавала на дворе. Забыл, как звали.
– Ксана? Она не только подавала. Она еще и давала.
Илья неприязненно покосился на Василия:
– Откуда знаешь?
– Так мне и давала.
Илья тяжело вздохнул. Василий поспешил объясниться:
– Я этот грешок потом замолил. И свечку поставил.
Илья вздохнул еще горше.
– За каждый раз, – добавил Василий.
Илья ловчее перехватил булаву, обогнул ворота и неспешно двинулся к постоялому двору.
Лука подошел к брату.
– Ты полегче с этим, – буркнул он. – Илья баб страсть как уважает. Прямо трясется весь, если кто бабу обидит. А они его не особенно любят. Боятся.