Храм Фортуны
Шрифт:
— Вот так, — тихо сказал Домиций. — Чувство долга — это хорошая штука, но только нужно знать, когда с ним вылезать, а когда и воздержаться.
Затем он накинул поводья коня галла на ветку, привязал их и поскакал обратно, туда, где колонна солдат продолжала свой неторопливый марш.
Варвары были разбиты, раздавлены, расплющены — римляне прошлись по ним железным катком своих когорт и теперь устало прятали в ножны зазубренные мечи, оглядывая залитые кровью и заваленные трупами улицы деревни.
Но Сигифриду с двумя сотнями воинов удалось все-таки уйти — они отчаянным ударом прорвали цепь окружения и со всех ног бросились в лес, спеша укрыться от погони, а длинные галльские стрелы летели им вслед, сшибая на землю то одного, то другого.
Их особенно не преследовали — Руф понадеялся на прибрежные посты, для которых деморализованная банда варваров не могла стать серьезным противником.
Римляне подсчитывали потери — и свои и чужие, слушая причитания крестьянок и гневные выкрики уцелевших мужчин из деревни. Нападение было отбито, но обстановка на границе — как оказалось — продолжает оставаться напряженной. А значит — Германик никак не сможет поехать в Рим. Ведь там верные Ливии сенаторы и крикуны — народные трибуны тут же обвинили бы его в том, что он бросил армию и вверенную ему провинцию в критический момент. Август наверняка не похвалил бы подобный поступок.
"Но где же все-таки Агенобарб? — думал Сульпиций Руф, взбираясь на коня, чтобы увести своих солдат обратно в лагерь. — Хорошо, что мы сами справились, а если бы возникли сложности? Придется написать на него рапорт. "
А Гней Домиций Агенобарб все вел и вел галльскую пехоту, одним богам известно куда.
— Командир, — подъехал к нему один из сотников, — прости, ты не видел Риновиста? Мы нигде не можем найти его. Мне сказали, что он был вместе с тобой.
— Был, — невозмутимо кивнул Домиций. — А потом захотел проверить, как там арьергард, и задержался на обочине. Больше я его не видел.
Сотник нахмурился, дернул поводья и поскакал назад, разыскивая своего начальника.
Когда римские когорты уже маршировали обратно в лагерь, распевая триумфальные песни, когда жители деревни уже стащили в кучу трупы убитых варварами односельчан и тоскливо оплакивали их гибель, когда галлы Агенобарба уже устали топать по корявой дороге и все громче начинали выражать свое недоумение, когда посты на Рейне всматривались во мрак, сжимая в руках оружие и ожидая появления остатков разбитых варваров, а Сигифрид с уцелевшими воинами, словно раненный вепрь, метался по лесу в поисках спасения, из тени деревьев на узкую тропку выполз человек.
Он истекал кровью, глаза застилал туман, дыхание с хрипом рвалось из груди.
Риновист выжил после предательского удара Домиция, но чувствовал, что минуты его сочтены. Все, чего он хотел сейчас — это сообщить кому-нибудь об измене римского патриция. А потом можно уже и умереть.
Но кого можно встретить сейчас, на пустынной лесной дороге посреди ночи?
Однако ему, кажется, повезло. Послышались тихие торопливые шаги, и перед глазами галла появилась человеческая фигура. Мужчина явно куда-то спешил, но, увидев чуть шевелившееся тело, резко остановился, словно наскочив на стену.
— Хвала богам, — хрипло произнес Риновист. — Кто ты, неизвестный путник?
— А ты кто? — осторожно спросил человек по-латински.
Это успокоило галла. Значит — свой.
— Ты римлянин? — спросил он.
— Почти, — ответил мужчина. — Ты что, ранен?
— Да. Подойди ближе. Я хочу сказать тебе нечто очень важное и срочное...
Мужчина опасливо приблизился, потом заметил, что его собеседник тяжело ранен и совсем успокоился.
— Говори, — сказал он. — Я помогу тебе, если сумею.
— Сумеешь, — прохрипел галл. — Ты идешь в лагерь римлян?
— Да.
— Хорошо. Скажи там кому-нибудь, Вителлию или Руфу, что ты встретил в лесу раненного Риновиста, командира галльской когорты. Скажи, что меня предательски ударил ножом патриций и сын консула Гней Домиций Агенобарб, — злобно простонал Риновист. — Он сделал это потому, что я раскрыл его измену. Домиций повел наш отряд окольной дорогой, чтобы не успеть к месту сражения с германцами. Скажи еще...
— Подожди, — поднял руку человек. — Так ты обвиняешь в измене самого Гнея Домиция?
— Да, — слабо кивнул Риновист. — И я бы смог это доказать, но боюсь, что не успею. И Домиций на это рассчитывал. Однако он ошибся — я встретил тебя, и теперь преступник будет наказан, а я умру спокойно.
Неизвестный мужчина тяжело вздохнул.
— Гней Домиций действительно ошибся, — грустно сказал он. — Надо было добить тебя сразу.
Риновист вздрогнул и потянул ослабевшую руку к мечу на поясе, но мужчина оказался проворнее, и быстро выхватил оружие галла из ножен.
— Тебе не повезло, парень, — сказал он с сожалением. — Лучше бы ты встретил кого-нибудь другого. Так уж получается, что я служу Агенобарбу и его шея сейчас составляет с моей одно целое. Так что, извини.
Он резко поднялся и сильным ударом всадил меч галла ему в горло. Риновист дернулся и затих.
А Каллон — это, конечно, был он — бросил окровавленное оружие на траву, огляделся по сторонам и поспешил дальше, гадая, что ждет его впереди — щедрая награда или жесткая веревка.
Глава XVIII
Сделка
«Золотая стрела» входила в гавань Остии. К счастью, дул спокойный восточный ветер, ибо при западном случалось так, что суда вынуждены были целыми днями болтаться на рейде, ожидая, пока предоставится возможность безопасно пришвартоваться.
Остийский порт был одним из двух крупнейших и важнейших портов Италии, наряду с Путеолами под Неаполем. Расположенный в устье Тибра, он служил как бы морскими воротами Рима, той кровеносной артерией, по которой в сердце страны поступали необходимые продукты и товары. Именно здесь разгружались александрийские галеры, перевозившие египетское зерно, которым кормилась вся Италия.
Однако планировка столь жизненно важного порта явно была неудачной — малейшие погодные изменения делали практически невозможной и очень опасной погрузку и разгрузку судов. А это могло в любой момент на неопределенный срок парализовать доставку зерна и вызвать непредсказуемые политические и экономические последствия,