Храмы Невского проспекта. Из истории инославных и православной общин Петербурга
Шрифт:
Вечером того же дня приступил Брюллов опять к черчению голов для других фигур. Головы Иоанна и Магдалины вышли поразительны своею изящною красотою и глубокою печалью; головы Иосифа Аримафейского и Марии Клеоповой создались легко и удачно, тем болee что для этой последней имел он в виду превосходный оригинал. Быстро и дивно хорошо создавалась эта картина. Многие приходили удивляться новой славе художника. Помню, как в Бозе почивший Государь Император долго и внимательно смотрел на нее и, пораженный удивлением, изъявил особенную благодарность художнику; помню, как Василий Андреевич Жуковский по целым часам сидел перед картиною, то наслаждаясь
Не умолчу также об одной, до слез тронувшей меня сцене. Один почтенный любитель, и, к чести его скажу, из знатного рода, посетил Брюллова, застав его за работой. Долго стоял посетитель, пораженный, перед картиною; и когда художник сошел с подмосток и подал ему руку, приветствуя его, он поцеловал ее и сказал: «Эту руку я поцелую прежде, нежели пожму!» Он высоко уважал Брюллова и прибрел у него много прекрасных произведений.
Приложение 2
(Кольцов А.В. Сочинения. Л., 1984, С. 91–92).
Глубокая вечность
Огласилась словом.
То слово – «да будет!»
«Ничто» воплотилось
В тьму ночи и свет;
Могучие силы
Сомкнуло в миры,
И чудной, прекрасной
Повеяло жизнью.
Земля красовалась
Роскошным эдемом,
И дух воплощенный —
Владетель земли —
С челом вечно юным,
Высоким и стройным,
С отсветом свободы
И мысли во взоре,
На светлое небо
Как ангел глядел…
Свобода, свобода!..
Где ж рай твой веселый?
Следы твои страшны,
Отмечены кровью
На пестрой странице
Широкой земли!
И лютое горе
Ее залило,
Ту дивную землю,
Бесславную землю!..
Но слово «да будет!» —
То вечное слово
Не мимо идет:
В хаосе печали,
В полуночном мраке
Надземных судеб
Божественной мыслью
На древе креста
Сияет и светит
Терновый венец…
И горькие слезы,
Раскаянья слезы,
На бледных ланитах
Земнова царя
Зажглись упованьем
Высоким и светлым,
И дух вдохновляет
Мятежную душу,
И сладко ей горе,
Понятно ей горе:
Оно – искупленье
Прекрасного рая…
«Да будет!» – и было,
И видим – и будет…
Всегда – без конца.
Кто ж он, всемогущий?
И где обитает?..
Нет Богу вопроса,
Нет меры Ему!..
1836 г.
Приложение 3
(Академик Мокрицкий А. Отечественные записки. 1855. Т. 103. Декабрь. Отд. II. С. 175–176)
С утра уже был я в мастерской. Брюллов продолжал портрет Демидовой, урожденной баронессы Шернвальд; большая картина «Распятие» ждала вдохновения; по временам обращался он к ней, смотрел на нее пристально и опять подходил к портрету, оживавшему более и более от каждого прикосновения его кисти. В этот день, как и в продолжение всей недели, когда он начал писать «Распятие», столько видел я и слышал от него касательно искусства, что потребовалось бы много времени, чтобы все это привести в порядок, не только пересказать. Высокие истины о тайнах искусства целыми массами входили в мой ум, еще слабый и не готовый принять и постигнуть все, что с такой легкостью лилось из души гения.
Мало писал он сегодня: докучливые посетители мешали ему; это сердило его чрезвычайно; он бранил нас и весь свет и наконец велел запереть студию на ключ. Заперли, но не надолго: вошел слуга доложить, что пришел профессор Зауервейд; впустили. За ним пришел Жуковский. Приятно было видеть, с каким благоговейным восторгом стоял он перед картиною и, сильно тронутый выражением лика Спасителя, обнимал художника, поздравлял его с счастливым выполнением идеи. И подлинно, чего недоставало к созданию этой великой картины, которая, по сюжету и выполнению, станет на ряду с первыми произведениями бессмертных живописцев!