Хранимая троллем
Шрифт:
Последнее, что я хочу сделать, — это причинить боль или напугать женщину.
Черт. Это может быть очень плохой идеей, если я не могу сохранять хладнокровие. Мне просто нужно сосредоточиться. Я не буду с ней. Мне просто нужно попробовать. Мне просто нужно убедиться, что она не достанется какому-нибудь другому придурку.
Возможно, мне это показалось, но когда я выхожу и тянусь за полотенцем, моя рука немного дрожит. Я снова задаюсь вопросом, не совершил ли я большую ошибку.
?
Я
Мать Земля, то, как она двигается, завораживает. Я мог бы весь день смотреть на покачивание ее задницы, когда она ходит, и не думать ни о чем, кроме того, как сильно я хочу схватить ее. Прикоснуться к ней. Коснуться руками и ртом всего этого тела, которое выглядит так, словно сама Мать обрела плоть.
Она цвета суглинистой почвы. Богатой плодородной почвы, которую можно найти в вулканических горах, где оживают мифы. Я никогда не чувствовал себя более религиозным, чем сейчас, глядя на совершенство ее красоты.
Черт! Она разговаривает, а я не слышал ни слова из того, что она сказала.
— Я спросила, чего ты ожидаешь? И как бы ты хотел, чтобы я тебя называла? Хисондайн подойдет?
— Просто Дайн. Остальное слишком сложное.
Ее взгляд медленно опускается с моего лица вниз по телу и снова возвращается обратно. Ее улыбка дрожит.
— Что ж, ты и сам выглядишь слишком напряженным, милый, так что, возможно, это поможет. Итак, Дайн, чего ты ожидаешь?
Она так отличается от того, какой была той ночью. Кокетлива. Шутит. Конечно, так и должно быть. Сейчас она работает. Мысль обрушивается на меня лавиной, и желчь подступает к горлу. Я не хочу, чтобы она воспринимала это как работу. Воспринимала меня как работу. Думаю, мне следовало подумать об этом до того, как я забронировал ее.
Я останавливаюсь у темной гранитной столешницы на кухне — той, что была сделана для людей до того, как я купил это место. Внезапно я чувствую себя неловко. Я не знаю, как это работает, и даже когда это совершенно естественно, когда двое людей следуют своим инстинктам. Не говоря уже о работнице секс-бизнеса. Почему я решил, что смогу это сделать?
— В конце концов, я не уверен, что это такая уж хорошая идея, — мой голос срывается.
Омейка хмурится.
— Послушай, милый, я в твоем распоряжении на следующие два часа, так что никуда не спеши, хорошо? Почему бы нам не выпить чего-нибудь, присесть и расслабиться. Узнаем друг друга получше.
Она плавно подается вперед, наклоняясь, чтобы поставить локти на стойку передо мной, и открывает мне соблазнительный вид на ее декольте — без сомнения, намеренно.
Я прочищаю горло и отвожу взгляд.
— Что бы ты хотела
— Звучит идеально.
Я киваю и машинально иду к винному холодильнику. Когда я приношу бутылку, она, кажется, впечатлена. Я шарю по кухне, пока не нахожу бокалы для вина и ставлю два на стойку. Обычно я не пью. Но сегодня я приму все, что может помочь успокоить то, что заставляет мои вены бурлить лавой, а мой панцирь твердеть сам по себе.
Я наливаю два бокала и протягиваю ей один.
— Спасибо, — она поднимает бокал, и я, следуя обычаю, прикасаюсь к ее бокалу так нежно, как только могу. Затем я осушаю весь бокал одним глотком, не обращая внимания на жжение, и наливаю себе еще. Когда я покончил и с этим, мое тело все еще чувствует себя разгоряченным, но, по крайней мере, из позвоночника исчезло напряжение.
Омейка слегка прищуривает глаза, но ее улыбка остается на месте.
— Все в порядке, милый? Ты нервничаешь?
— Нет, — почему пропало все вино? Я достаю из винного холодильника еще одну бутылку, но когда оборачиваюсь, она все еще смотрит на меня.
— Сегодня ты другой.
Я хмурюсь.
— Другой? — я чертовски хорошо понимаю, о чем она говорит. Я неловок, как чертов дождевой червь, на открытом воздухе, когда она здесь, в моем доме, но я никогда в этом не признаюсь.
Она делает глоток вина.
— В ту ночь, когда мы встретились, ты был таким властным, таким уверенным в себе. Ты не хочешь указывать мне, что делать?
Я очень хочу этого, но слова застревают у меня в горле.
— Ты тоже другая.
Она приподнимает бровь.
— О, да?
— Более… игривая.
— Это плохо?
Я складываю руки на груди.
— Я не знаю.
По ту сторону стойки маленькая мягкая ручка гладит меня по руке, и я отстраняюсь.
— Ты не хочешь, чтобы я прикасалась к тебе?
Я качаю головой.
— Не думаю, что это хорошая идея, — я уже чувствую, как мое нутро выходит из-под контроля из-за ее близости. Я тверд там, где даже не уверен, что хочу быть твердым, и мягок в других местах, и все совершенно не в порядке.
Она убирает руку. Мне кажется, я ее обидел. Она, вероятно, встанет и уйдет в любой момент.
Вместо этого она дергает за юбку платья, привлекая мой взгляд.
— Что ты делаешь?
Она продолжает задирать подол, дергая до тех пор, пока облегающий серый материал не поднимается выше ее икр, выше колен и до середины бедер.
— Если ты не хочешь, чтобы я прикасалась к тебе, что, если я просто потрогаю себя немного? Это было бы нормально?
У меня отвисает челюсть, но я абсолютно ничего не произношу. Ничего, если не считать того, что у меня перехватывает дыхание при виде того, как подол задирается вверх по ее бедрам, обнажая крошечные черные стринги и еще больше этой идеальной гладкой кожи.