Хранить вечно
Шрифт:
— Я все понял! — ответил Курбатов — Но может ли представлять Для Кольберга интерес то, чем я располагаю?
— Вы располагаете всем, чем может располагать офицер вашего ранга…
— Я не об этом. Не обманется ли он в своих ожиданиях? Неужели состояние польских вооруженных сил может волновать немецкую сторону?
— Он готов платить! Значит, это его интересует… Мне нужны будут лишь копии с документов.
— И он щедр?
— Меня устраивает наше соглашение…
Предложение сформулировано определенно, отвергнуть его — это вынести себе смертный
Для пани Ежельской все это выглядело проще, чем было на самом деле. У Кольберга мог быть интерес и к секретам польского штаба, но не это было главное. Он торопился втянуть Курбатова в свою игру, запутать, а потом потребовать его связей с советской разведкой. А их не было, этих связей. Да ведь до этой вот минуты они и не были нужны. Чем он до сего дня мог бы быть полезен своим старым друзьям Дубровину и Проворову? Отныне все поворачивалось по-иному. Жажда реванша, которую не скрывал Кольберг, обретала конкретные формы. Сегодня Кольберг и те, кто стрит за его спиной в Германии, проникают в тайны Польши, а завтра их руки протянутся к Советской России. Курбатов отлично понимал, к чему готовится немецкая военщина. К походу на Восток! Сначала удар по Польше, затем удар по России. Польша — родина его матери, Россия — его родина.
Если бы можно рассчитывать на польскую сторону в этой схватке, как просто было бы затянуть Кольберга в стальные тиски. И не ловить его, а годами снабжать дезинформацией. Но на польскую сторону расчета нет и не может быть.
Рассчитывать можно только на русских. Вот если они войдут в эту игру с Кольбергом, то Кольбергу придется расплачиваться.
Не схвати его за руку Артемьев, он, Курбатов, стал бы убийцей. Не заслони его Артемьев своим телом от пули Шеврова — опять же конец! Артемьев во второй раз подарил ему жизнь. В память отца и прадеда, не уронивших славы России, в память о человеке, вернувшем жизнь, он не может уклониться от схватки с Кольбергом, со всем тем, что угрожает миру в Европе.
Что он знал о России?
Он покидал истерзанную, сочившуюся кровью землю. Погасли топки на заводах, не дымили фабричные трубы, хаос на железной дороге. Полыхала война не только над Москвой и Петроградом, на курских полях и в Черноморье, но и Сибирь стала полем боя.
Медленно разжималось кольцо смерти. Россия, молодая республика, отразила один за другим все удары.
В польских газетах проскакивали сообщения о жизни в России. Но были они пропитаны ненавистью. Прочесть о России правду было негде. Но и сквозь ложь и клевету, сквозь неистовство злобы можно было увидеть, что Россия оживает.
Одна за другой европейские державы вступали с Советской республикой в дипломатические отношения, и уже гремел на весь мир голос России.
В секретных картотеках польского генерального штаба значились советские заводы, которые выпускали танки, самолеты и автомашины, выплавляли сталь и чугун, производили станки.
Курбатов просиживал часами у радиоприемника, вслушиваясь в голоса своей родной земли. Многое ему было непонятно. Но общий тон он улавливал. Там строят, работают… Труд возведен в главную человеческую доблесть. А там, где работают, не может не появиться и плодов труда.
…Молчание затянулось. Оно и к лучшему. Серьезные решения требуют раздумий. Пани Зося способна это оценить. Курбатов наполнил бокалы. Она улыбнулась.
— Вы остаетесь в тени! Ваша безопасность — мое благополучие.
Сделка состоялась.
Но прежде чем напомнить о себе русским друзьям, Курбатов решил посмотреть, как пойдет информация через пани Ежельскую. И что-то ему подсказывало: не только Кольберг стоит за ее спиной.
Курбатов присмотрелся к знакомым пани Зоей, к тем, кто у нее бывал, кто принят в ее салоне, куда она выезжает. В списке, который он составил для себя, мог оказаться и тот, кто работает на Кольберга. Но список не маленький и за каждым не проследишь.
Стало быть, надо приглядеться к тем, с кем она встретится после него.
Что же ему делать? Ходить за пани Ежельской по пятам? Нанимать такси и следовать за ней, когда она поедет после получения посылки? Но скрыть наблюдение невозможно. А если она никуда не поедет? Если к ней придут домой? Что же, ему стоять у подъезда ее особняка и проверять каждого проходящего? Не дай бог, если она это заметит! Ничем не оправдаешься. Ничем? Разве уж так и ничем? А ревностью? Правда, хотя и много было поводов для ревности, Курбатов никогда ее не ревновал… Но это не значило, что ревность не могла проснуться.
Итак, ревность! Не очень-то надежное средство, но все же какое-то оправдание.
В один из вечеров, когда она бесцеремонно сказала, что к ней приедут гости, которых она хотела бы принять без него, он впервые разыграл обиду. Молча и без упрека ушел. На первый раз достаточно. Но только на первый раз.
Та же история повторилась через несколько дней. На этот раз она заметила в его взгляде невысказанный упрек. Удивилась. Курбатов встал, сдержанно поклонился и направился к двери.
— Подождите! Вы чем-то недовольны?
— О нет! Что вы? Я очень доволен! — сухо ответил Курбатов.
В его голосе прозвучала ирония.
— Что с вами? — воскликнула она. Подошла ближе и вдруг улыбнулась.
Курбатов стоял с бесстрастным, холодным выражением на лице.
— Милый! Вы ревнуете? Я не замечала за вами этого печального свойства!
— Простите! — ответил Курбатов. — Я не сумел скрыть от вас своего дурного настроения.
Он наклонился, взял ее руку и поднес к губам. Но она не успокоилась и, коснувшись пальцами его подбородка, подняла ему голову, взглянула в глаза.