Хранить вечно
Шрифт:
— Владлен! Я не ожидала, что вы ко мне так привязаны.
— Время идет… — ответил он едва слышно. — Я не волен над своими чувствами.
— Но вы их должны сдерживать, Владлен! Я признательна вам за вашу деликатность, за отсутствие всякой назойливости…
Они распрощались. Он не заметил ни раздражения, ни недовольства у нее, напротив, он ушел с уверенностью, что ей даже понравилось, что он ревнует.
Курбатов принялся за изучение дома, что стоял напротив ее особняка. И очень скоро установил, что в трехэтажном с меблированными комнатами доме можно снять комнату с окнами на ее особняк,
Наблюдение за теми, кто ее посещает, было обеспечено. Курбатов взял в штабе недельный отпуск, занялся документами, которые ее интересовали. Как же быть, если она, получив от него посылку, выйдет и уедет из дому? Контакт с шофером? Это и опасно, и ненадежно. Она часто сама водила автомобиль. Пришлось и Курбатову взять напрокат «адлер» с открывающимся верхом, полуспортивную, довольно быстроходную машину. Поставил ее во дворе дома, где снял квартиру. Можно и начинать…
Вечером он принес посылку. Только вышел из дому, услышал, как распахнулись ворота ее гаража. Сверкнули фары «испано-сюизы», машина вырвалась из ворот и, набрав скорость, пошла к центру города. Он поехал за ней.
Улицы были плохо освещены, но он не включил фар, ориентируясь по огням «испано-сюизы».
Так быстро, такое нетерпение! Нет, этот выезд не случайность и не совпадение! Что-то за этим кроется!
Машина миновала центр города, аристократические кварталы и остановилась возле невзрачного на вид дома.
Пани Зося вышла на тротуар, оглянулась и исчезла в темном подъезде. Идти за ней было бы полнейшим безрассудством. Курбатов проехал мимо и поставил машину во дворе соседнего дома.
Ждать пришлось около четверти часа. Она вышла, села в машину и вернулась домой.
Отвезла, стало быть, посылку. Отвезла… Что же теперь? Проверить, кто живет в подъезде этого дома? Рано… Надо установить, повторятся ли эти визиты, тогда и выяснить, кто хозяин квартиры.
Поставив во дворе машину, Курбатов поднялся к себе на третий этаж и расположился у окна. Надо было теперь увидеть всех посетителей.
Ночь прошла спокойно. Она никуда больше не выезжала, к ней никто не приезжал.
Утром вышла служанка из дому. Как и обычно, в магазины и на рынок. Прошел повар. Начал свой рабочий день дворник. В одиннадцать утра могли начаться визиты. Начались. Приходили и уходили ее знакомые. Все те же лица, которые посещали ее довольно часто и уже состояли у Курбатова в списке. Три дня Курбатов не покидал своего поста, только дважды наведавшись к пани Зосе. Она никуда не выезжала…
На третий день, тоже вечером, он передал ей очередную информацию и, выйдя из дому, сразу же сел в машину и помчался к тому дому, куда она ездила на «испано-сюизе»… Спрятал машину и затаился в темном подъезде. На этот раз она не сразу приехала, он уже начал беспокоиться, не поспешил ли он.
Приехала! Стукнула дверца машины. По мостовой мелкие, торопливые шаги. Она вошла в подъезд. Шаги по лестнице. На втором этаже горела лампочка. Поднялась до третьего этажа. В пролет, из-под лестницы, Курбатов увидел, что она вошла в дверь на левой стороне площадки. Он вышел из подъезда и уехал.
Опять наблюдательный пост в окнах.
Наутро все та же история. Служанка вышла в магазины и на рынок, пришел повар, дворник подметал дорожки в саду, в одиннадцать утра начались визиты… Разные люди. И вот повторение. В тот раз появился ее добрый знакомый, атташе английского посольства. Появился он и в этот раз, причем в то самое время, когда все визитеры ушли от нее. Неужели все так просто? Курбатов не хотел верить в такую простоту. Через десять дней он проверил операцию. И в третий раз она поехала в тот самый дом, куда ездила первые два раза, а утром навестил ее английский атташе.
Совпали две точки, два адреса, куда она могла передавать его посылки: немецкий и английский. Но он же отдавал ей фотокопии с секретных документов лишь в одном экземпляре. Стало быть, в том доме на третьем этаже кто-то делал еще раз фотокопию. Кто-то — это, скорее всего, агент Кольберга.
Все просто! Но все же простота эта лежала в области предположений. Ни в одном пункте он ничего проверить не имел возможности.
На третьем этаже дома, куда она ездила, жил дамский портной, немец. Там же размещалась и его мастерская.
Встреча с дипломатом — обычная светская встреча. В случае провала Курбатова и пани Ежельской все падет на английского атташе. Кольберг оставался в сторонке.
Время шло. Курбатов делал копии со всех документов, на которых стоял гриф «секретно». Вскоре обозначился интерес тех лиц, что стояли за пани Ежельской. Она попросила его обратить особое внимание на документы, в которых рассматривались бы возможности пропуска Красной Армии через Польшу, если возникнет у Германии конфликт с Чехословакией. Есть ли какие-либо документы, касающиеся этой проблемы?
Курбатов отлично понимал, что этот вопрос подсказан пани Ежельской или Кольбергом, или его агентом, ей такого рода политические тонкости были недоступны. Именно этот вопрос относится к самым острым, из тех, которые дебатировались в верховном командовании, понимал, что стоит за этим вопросом. Гитлер не очень скрывал, что готовится к решению вопроса о судетских немцах. Если польское правительство изъявило бы готовность в случае военного конфликта Германии с Чехословакией пропустить Красную Армию через Польшу, то Гитлер встретился бы со значительными трудностями. Вопрос этот был опасен. Ответ на него вооружил бы Гитлера. Но Гитлер и без него, без Курбатова, мог бы получить такого рода информацию. Стало быть, там, в Германии, уже знают, что такой вопрос обсуждается.
Вторжение в Чехословакию? Дело это, конечно, не близкое, но Курбатов знал, что такого рода операции планируются военными штабами за несколько лет до их начала.
Отмолчаться? Сказать, что в его руки такого документа не попадало? А если его перепроверят? Тогда он навлечет на себя подозрения… Надо ответить правду. А правда опасна…
Курбатов решил, что настал час обратиться к людям Дзержинского. Только они могли помочь ему распутать затянувшийся узел.
Тогда-то он и написал письмо Проворову. Долго искал возможности переправить его в Советский Союз. Не сразу, но нашел. Письмо ушло надежным путем, минуя всевозможные цензурные рогатки.