Хранитель забытых тайн

Филипс Кристи

— Неужели вы думаете, что мы попадемся на удочку и поверим в нелепую историю о пропавшем курьере и утерянном золоте? — продолжает посланник. — Это уже смахивает на наглое вымогательство.

Он опускает глаза и разглядывает кончик собственного длинного носа — отвратительная манера, которая, по мнению Монтегю, свойственна исключительно французам. Будучи братом Жан-Батиста Кольбера, министра финансов Людовика XIV, Кольбер де Круасси так богат и могуществен, как только может быть позволено простому смертному, если он не король. Он привык к тому, чтобы у него все было самого лучшего качества, от подошв его туфель, сработанных из прекраснейшей импортированной из Италии кожи его личным сапожником,

также импортированным из Италии, до венецианских кружев вокруг шеи. Все, что он носит, все, что ест и пьет, чем дышат его легкие (парфюмер и табачник также состоят у него в штате), буквально все привезено откуда-то из мест столь же далеких, сколь и прекрасных. Он принадлежит к той породе людей, которые всегда жалуются, что приходится тратить много денег на такие вещи, которых остальные не могут себе позволить, например, на то, что он должен ежедневно принимать у себя за столом по шестьдесят пять человек, или на то, что с него запрашивают очень высокую цену за покрытие позолотой его экипажа. Вот это особенно раздражает Монтегю, хотя, если бы он сам мог себе такое позволить, это его раздражало бы гораздо меньше. Он бы очень не прочь взять на себя не слишком приятную работу по выкачиванию денег из этого скряги французишки; ведь когда из одних рук передаешь деньги в другие, часть их всегда прилипает и к твоим пальцам. Нужно только убедить де Круасси в том, что его величеству королю Англии действительно позарез нужны денежки и что он, Монтегю, и есть тот человек, которому поручили задачу переправки их на Франции.

— От имени его величества я выражаю сожаление в том, что король Людовик все понял превратно.

Монтегю больше не посланник, но язык дипломатии он не забыл.

— Не следует забывать, что отношения между нашими странами всегда были таковы, что трудно даже представить малейшую рознь между ними. Роджер Осборн действительно пропал, а вместе с ним и все золото, которое он вез. Нам неизвестно, скрылся ли он с этими деньгами, или с ним произошло несчастье. Могу только уверить нас в том, в чем милорд Арлингтон уверил его величество: делается все, чтобы раскрыть тайну этого прискорбного происшествия. Тем временем, однако…

— Вашему королю нужны деньги.

— Как всегда.

Кольбер откидывается назад и лениво берет свой бокал; он как будто не совсем уверен, хочет ли он пить, словно это и не бургундское пятнадцатилетней выдержки с божественным ароматом, вино, которое тает на языке, как мед.

— А почему бы ему снова не созвать парламент и попросить денег у депутатов?

— Потому что он опасается, как бы они не потребовали взамен признать ошибочной и отозвать Декларацию о религиозной терпимости.

Посланник покачивает бокал, и его содержимое ходит по кругу, образуя воронку, а он всматривается в розовую жидкость, словно хочет увидеть сквозь нее будущее.

— В этой безбожной стране, похоже, обожают преследовать людей, исповедующих истинную веру.

— Его величество сделал все от него зависящее, чтобы гарантировать свободу вероисповедания.

— Этого недостаточно. Мой король требует больших доказательств добросовестности его величества.

— Чего же вы еще от него хотите? Он принял Декларацию, он объявил войну Голландии…

Скептический взгляд де Круасси заставляет его замолчать.

— Вы прекрасно знаете, что он не выполнил всех своих обещаний.

Даже здесь, вдалеке от двора, посланник не осмеливается открыто называть соглашение, которое он имеет в виду, но он не примет никаких уверток.

— Его величество считает, что еще не настало время, — говорит Монтегю, — Английских католиков пока очень мало.

— Так всегда и будет, если он сам не предпримет энергичные шаги, чтобы изменить эту ситуацию.

— И

он это сделает.

Монтегю не упускает удобной возможности перевести разговор в необходимое русло.

— Ему просто нужна поддержка. Лучший способ повлиять на его величество, — делает он свой ход, — суметь повлиять на тех, кто находится рядом с ним.

— Уже целых шесть лет, как я об этом только и слышу, и что? Страдает только мой кошелек и моя добрая воля!

Сделав обиженное лицо, посланник ерзает на стуле. Слава богу, наконец-то наружная невозмутимость де Круасси дает трещину. Еще бы, тут замешаны женщины, и это нисколько не удивляет Монтегю.

— Я потратил тысячи, нет, десятки тысяч на подкуп королевских любовниц, и что я получил взамен? Шиш с маслом! — раздраженно говорит посланник, — Меня уже тошнит от этой бабьей дипломатии. Две недели назад я подарил графине Каслмейн браслет с драгоценными каменьями, а она взамен только рассмеялась мне в лицо.

— Графиня больше не имеет доступа к королевскому… уху.

— Как можно довести до конца важное дело, — продолжает де Круасси, — когда ваш король столь непостоянен? У нас во Франции у короля Людовика только одна Ma^itresse-en-titre, и от нее зависит все. Подумайте, как это упрощает дело: хочешь, чтобы король предпринял шаг государственной важности, отправляйся либо к его брату, либо к любовнице — вот ясная и разумная система управления государством. Вот ваша мадемуазель де Керуаль теперь заболела, и его величество обязательно станет искать ей замену. А зная Карла Стюарта, можно не сомневаться, что это может быть кто угодно: актриска какая-нибудь или белошвейка, а то, не дай бог, служанка, которая приносит ему в постель шоколад. Ну почему нам всякий раз надо иметь дело с женщинами столь низкого происхождения?

— Как раз по этой причине столь важно продолжать поддерживать статус мадемуазель де Керуаль как главной возлюбленной его величества, — говорит Монтегю. — Она знатная дама, и король продолжает уделять ей огромное внимание. Все убеждены в том, что сейчас он влюблен в нее более чем когда-либо прежде.

— Но ей следует помнить, кто ее истинные друзья! Она совсем не прислушивается к пожеланиям короля Людовика. Погодите, мадемуазель еще жестоко пожалеет о том, что пренебрегала указаниями собственного короля, если Карл потеряет к ней расположение. У нее тогда совсем не останется друзей.

— Согласен, мадемуазель оказалась не столь покладиста, как мы рассчитывали вначале. У нее есть большой друг в лице мадам Северен, которая наточила свои зубки еще при дворе французского короля и теперь при каждом удобном случае здесь их показывает. И пока она находится рядом с мадемуазель, бедной девочкой не так-то легко управлять. Но я случайно узнал, о чем страстно мечтает мадемуазель, и только король Франции может дать ей это.

— И что же это такое?

— Сущий пустяк, скамеечка, на которой она могла бы сидеть в присутствии французской королевы.

Посланник иронически фыркает.

— Для этого надо быть не просто дворянкой, а по крайней мере графиней.

— Совершенно верно.

Де Круасси качает головой.

— Спаси нас, Господи. Представляю, что скажет на это король. Вы знаете, как он пылко относится к проблеме сохранения чистоты французской аристократии.

— Разумеется, но истинная вера стоит больше, чем какой-то титул. И посудите сами: получив титул, она получит при дворе больше веса, больше влияния. У его величества будет больше причин прислушиваться, когда она станет шептать ему на ухо то, что желает донести до его уха ваш король. Мадемуазель все еще считает себя служанкой принцессы Генриетты Анны и верит, что продолжает дело принцессы, направленное на сближение Англии и Франции.