Хранители Кодекса Люцифера
Шрифт:
– В чем?
– Женщина стала расспрашивать меня о Праге. О том времени, когда я жила здесь. Затем они ушли. Дама пообещала, что они вернутся и приведут с собой Изольду, – в том случае, если я им все рассказала.
– Все? В каком это смысле?
– Через пару недель они снова пришли, как раз когда я уже сума сходить стала от беспокойства. Я снова была вынуждена отвечать на их вопросы.
– И снова о Праге?
– Нет, о… о… кардинале!
– И когда это все началось? – вмешалась в разговор Александра.
– Почти год назад, – всхлипнула Леона. – Снег как раз начинал таять.
– Что? Целый год? Но почему ты пришла к нам только сейчас?
– Так они ж говорили мне, что сделают что-нибудь с Изольдой, если я их выдам. И они… и они…
– Ну что еще?
Глаза Леоны расширились.
– Однажды они положили передо мной платок. В него было что-то завернуто. Меня заставили развернуть его. Я увидела засохшую кровь… а потом… там лежал палец, о святая Дева Мария, отрезанный палец!
У Александры перехватило горло. Леона сделала нервный жест рукой.
– Нет, это не… Изольды, но они мне сказали, что, если я только посмею раскрыть их тайну, палец уже будет ее, и я… я… и я все время думала, кому же он принадлежал раньше… Он был такой маленький, такой худенький… как у девочки.
На этот раз глаза Агнесс и Александры, которые снова переглянулись, горели от гнева. Леона громко всхлипнула.
– О боже, о боже, все это время я только и делала, что думала, кому бы мог принадлежать этот палец!
– Но почему ты не отправила послание с Андреем? Он ведь навестил тебя, когда заезжал в Брюн?
Леона отчаянно замотала головой.
– Я не осмелилась. Я притворилась, что меня нет дома, когда он постучал ко мне в дверь.
– Леона, – позвала ее Агнесс, – Леона, посмотри на меня. Как ты думаешь, кто эти люди?
– Я не знаю. Сначала я думала, что они связаны с протестантами, потому что они расспрашивали меня о кардинале, В Моравии католики и протестанты не так открыто враждуют, как в Богемии, но они все равно ненавидят друг друга.
– А почему ты так больше не считаешь? – не отставала от нее Агнесс.
В тот же момент вопрос задала и Александра:
– Что же вынудило тебя прийти теперь к нам?
Мать и дочь переглянулись. Агнесс увидела в Александре ту твердость, которую дочь могла унаследовать только от своего отца. Киприан всегда умудрялся своими вопросами подходить к самой сути. Сочувствие, которое Агнесс испытывала к Леоне, заменившей ей мать, было слишком сильным, чтобы позволить ей мыслить ясно. И тогда она вновь содрогнулась от ужаса, ибо подумала о Киприане. Ответ Леоны прорвался сквозь ураган чувств, бушующих у нее в душе.
– Потому что они… они… они в конце стали расспрашивать меня о вас. Они хотели знать все. Прости меня, детка, прости меня. Я всех вас предала!
– Что? – чуть слышно спросила Агнесс.
– Я так боялась за Изольду!
– О нас? – протяжно переспросила Александра. – Они расспрашивали тебя о нас?!
– О тебе, малышка Александра… и о мальчиках… и об Агнесс… Киприане… Андрее…
– Бог ты мой! – воскликнула Агнесс, еще до конца не осознав, что могут означать слова Леоны. Она лишь ощутила, как давно охвативший ее холод после этого признания усилился. – Бог ты мой!
– Ты из-за этого пришла к нам? Чтобы сказать, что они расспрашивали тебя о нас? – Интонации Александры заставили Леону вздрогнуть, и на какое-то мгновение Агнесс захотелось защитить свою старую горничную от собственной дочери.
– Нет, – бессильно ответила Леона. – Я пришла, потому что с самого начала осени ничего не слышала о даме в вуали и ее охране и потому что на Рождество в лесах к северу от Брюна снова нашли убитую девушку, и… – Ее опять сотрясли беззвучные, полные глубокого отчаяния всхлипывания. – Я испугалась, что это убийство и таинственная дама могут быть как-то связаны… и что Изольда… что Изольда… что я им больше не нужна, а значит, она им тоже больше уже не нужна… – Старушка повернулась к Агнесс и вцепилась в нее: – Помоги мне, детка, помоги мне! Киприан должен найти мою Изольду!
Почти невесомое тело в руках Агнесс немного отяжелело. Она уставилась в морщинистое лицо. Глаза запали, губы посинели. Она попыталась заставить Леону сесть, но вялое тело выскользнуло из ее рук. Подобно Пьете [29] Агнесс смотрела на старую горничную, которая потеряла сознание.
– Леона! – позвала Агнесс и потрясла неподвижное тело.
В тот же момент она почувствовала: что-то изменилось. Оставив свои попытки привести старушку в чувство, Агнесс посмотрела на Александру, все это время стоявшую рядом с ней и Леоной. Взгляд Александры был устремлен на дверь в контору. По коже Агнесс пробежали мурашки. Даже писари и бухгалтеры, до сих пор притворявшиеся, будто поглощены работой, и те не сводили глаз с двери. Агнесс осторожно уложила Леону на пол, выпрямилась, подошла к дочери и уже хотела приказать кому-нибудь отнести потерявшую сознание женщину наверх.
29
Пьета – изображение Девы Марии с телом Христа.
А затем она совершенно позабыла о Леоне, об Александре, обо всех окружавших ее людях. Она выглянула на улицу и поняла, что все закончилось, – все, ради чего она до сих пор жила. И больше рассудок не в силах был объяснить ей эту боль, и осознание того, что все проходит, не могло ослабить ее страданий, и никакая вера в то, что жизнь продолжается, не могла помочь ей жить, как прежде.
В дверях стоял забрызганный дорожной грязью мужчина в разодранной одежде и со спутанными волосами. Это был Андрей; слезы бежали по его щекам, и он был один.
15
Оттепель и сразу же воцарившийся после нее период морозов задержали Генриха и чуть было не свели его с ума. Он сгорал от желания и нетерпения побыстрее добраться до Пернштейна и сообщить о своей добыче, но вместо этого прочно засел в каком-то захолустье к востоку от Праги, поскольку немногие идущие на юг дороги стали совершенно непроходимыми. На запад, в Прагу, он мог бы ехать в любой момент – все дороги вели в Прагу, по крайней мере из этого района, – но цель вела его в Моравию, а кому сейчас нужно в Моравию? Многие дни он провел в крестьянской лачуге, мечась взад-вперед, как запертый в клетке зверь. Обитателей домика, реквизированного им без долгих разговоров, просто вытолкали взашей. В лачуге воняло крестьянским скарбом и животными, которых содержали в задней части постройки. Не в силах повлиять на сложившуюся ситуацию, он беспомощно наблюдал, как переполнявшее его чувство триумфа постепенно превращается в нервозность, которая усиливалась по мере того, как отъезд откладывался. Он ведь победил! Он убрал Киприана Хлесля – можно сказать, простым щелчком! Конечно, второе ничтожество, Андрей фон Лангенфель, спасся бегством, но кому до него какое дело? Не говорила ли однажды Диана, что если они схлестнутся, то она скорее поставит на Киприана? Ну вот, пожалуйста.