Хранящая прах. Книга 2
Шрифт:
– Правда хан Бивсар не совсем одобрит твой выбор, Вихсар.
Хотел он сказать, что ему не важно суждение отца, но промолчал, отчасти это было не совсем так. Всё же был его сынам, и в жилах течёт его кровь, отречься от которой и не смеет, и не может.
– Я не знаю, что будет дальше, – ответил только хан, отпивая горячего резко пахнущего взвара, вязкого и горького на вкус. Жар немного смягчал его.
Садагат вздохнула и отвела взор, обращая его к огню. Блики пламени играли в монетах на лбу и висках, лицо её в этот миг казалось моложе и вместе с тем было задумчивым.
– Никто не знает, даже боги. Главное, быть честным со своим сердцем.
Вихсар хмыкнул. Быть честным не всегда выходит, и оставаться таковым сложно.
– Я не знаю, честен я, или нет.
Теперь пришёл черёд улыбнуться знахарке, глаза её блеснули живым огнём, вовсе преображая её лицо, сосредоточенное, мудрое.
– Об этом узнать можно только сквозь время.
– Ты говоришь загадками, Садагат.
Уголки её губ дёрнулись в улыбке, она смотрела со своего низкого
– Быть честным, хан, это значит не предавать себя. У этой чужачки сильное сердце, в нём живой огонь, если хочешь, чтобы она открыла его, отдай то, что принадлежит ей.
Вихсар нахмурился, догадываясь, на что указывает женщина.
– Я не отпущу её, Садагат, – ответил он резче, чем того хотел.
Женщина покивала, соглашаясь с его намерением. Вихсар, испив взвар, вернул чашу на стол.
– Свадебный обряд будет через два дня, и я хочу, чтобы ты подготовила её и оставалась с ней, я не могу доверить это Хайне.
– Это честь для меня, хан, – склонила голову женщина в благодарности.
Вихсар, сжав челюсти, бросил последний взгляд на княжну и пошёл к выходу. Слова Садагат осели мутным осадком, пронизывая, как холодные капли, всё ещё падающие с неба и сулившие быть ночному дождю.
«О чём она говорила?» – думал он и не мог понять, или не хотел.
В шатре уже никого из батыров не оказалось, но очаг всё горел, наполняя помещение красновато-золотым светом, очерчивая все предметы мягким туманным свечением, погружая Вихсара в спокойствие. То, что здесь он был не один, Вихсар ощутил, едва только войдя, уловив смесь густых, сладких цветочных запахов. Из вороха подушек на звук с пола поднялась одна из девушек. Костёр сразу выхватил её изящные формы в полупрозрачной рубахе до колен с вырезами по бокам, что открывали стройные ноги, загорелые, смуглые. Чёрные волосы водопадом струились по плечам к бёдрам, золото огня переливалось в них волнами. Айма, неотрывно смотря на хана, подошла неспешно, плавно, бесшумно, босые ноги мягко ступали по ковру. За ней поднялась и Ирада, волосы той были заплетены в косы, на ней тоже была рубаха, облеплявшая приподнятые, чуть заострённые груди, но под ней виднелись просторные штаны, прихваченные на щиколотках тесьмой. Она подняла длинный сосуд с маслами и с вином, принялась разливать в чаши.
– Ты вернулся, – проворковала текучим елейным голосом Айма, едва приблизившись. – Я скучала, хан, – запрокинув голову и встряхнув шёлком волос, она смотрела из-под опущенных ресниц тягуче.
– Я не посылал за вами, – ответил сухо Вихсар.
Айма моргнула, казалось, растерялось. Ирада застыла на своём месте, видно опасаясь гнева.
– Тебя так долго не было, хан Вихсар, – пролепетала Айма, прижавшись к холодному, пришедшему только с улицы мужчине трепещущим горячим телом.
За своеволие в другой раз он бы выставил их вон, обрушив на них свой гнев, но не сейчас, когда так устал и напряжён до крайности, будто зажатый в тиски тяжким бременем, не отпускавшим все эти дни. Объятия и близость наложницы расслабляли. Вихсар не оттолкнул её, позволив обеим остаться, только лишь бы забыться на время. Айма всё поняла сразу, положила ладони на твёрдую грудь мужчины, сняла плащ с могучих плеч, опустив его на сундук, сворачивая неспешно и бережно. Девушка села на пол перед ханом, стягивая сапоги, встав на колени, принялась расстёгивать кожаный пояс, так же свернула и положила его на плащ. Всё это походило на какой-то ритуал, впрочем, оно так и было. Айма поднялась на носки, потянувшись к губам Вихсара, желая одарить своей лаской. Он, ощущая колебание её дыхания на своём подбородке, смотрел сверху, утонув в черноте глаз наложницы. Длинные тёмные ресницы делали эти глаза колодцами глубокими, порождающими дрожь. Из всех наложниц глаза у Аймы были самые чёрные, они, как тягучая вязкая смола, обливали его, обездвиживая. Это не синева чистых родниковых глаз Мирины, а топи, в которых вместо того, чтобы воспарить, камнем шёл на дно. И только одно желание возникло в нём – раздавить и сокрушить, смять и подчинить.
Вихсар с напором погладил ладонями её тело, ощущая под тканью мягкой плавные изгибы спины, талии, округлых бёдер, чувствуя, как горящим сгустком падает томительная тяжесть вниз живота, вызывая острое, до багряных всполохов в глазах, скручивающее в узел мучительное вожделение, скопившееся за время пути в Ровицы. Айма пробуждала зверскую жажду и голод, порождая одно единственное желание – вторгнуться и завладеть. Вихсар одним рывком подхватил девушку под бёдра, отрывая от пола, прижимая к себе, достиг очага, опрокинул девицу на выстеленные прохладные меха на полу, лёг на неё сверху, прижимая весом своего тела к земле, впиваясь бешено и жадно во влажные мягкие губы, терзая их и прикусывая, проникая языком вглубь. Айма отвечала с жаром, обхватив шею, пронизывая волосы пальцами.
Собрав ткань рубахи в кулаки, Вихсар рванул края в стороны, оголяя грудь, колышущуюся под его натиском, на меха постели посыпались бляшки. Хан обхватил полные горячие груди с набухшими тёмными сосками, припадая к тугому узелку губами, ощущая солоновато-сладкий вкус на языке, прикусил, а потом втянул в себя, посасывая. Айма выгнулась, издав тягучий стон, бесстыдно раскрыв колени под каменным станом хана.
Наложница так просто и сразу не далась, вдруг извернулась, и теперь он оказался снизу. Девушка сползла, как горячий воск, вниз, к животу, оглаживая бёдра, колени, спуская вниз ткань штанов, скользнули губы по каменной плоти, опрокидывая Вихсара в пучину блаженства. В то время со спины подошла Ирада, он почувствовал, как её тёплые нежные руки коснулись плеч, смяли, помассировав напряжённые тугие мышцы.
– Ты так устал, великий хан, расслабься, – прошептала горячо Ирада.
Вихсар слышал её уже через туман, ласки Аймы поднимали его на гребни волны, чтобы вновь опрокинуть на горячий песчаный берег, вынуждая задыхаться от жажды. Тем временем, ловкие пальцы Ирады расстегнули ворот рубахи, ворвались под ткань, огладили грудь. Рубаха быстро оказалась сдёрнута с него. Густое горячее масло полилось на шею, следом Ирада принялась растирать его кожу, втирая ароматные масла, сминая и оглаживая, он ощущал прохладные губы наложницы на ключице, тяжёлые косы упали ему на грудь, потом Ирада скользнула языком по плечу, оставляя влажные следы. Знающие толк в ласках, умеющие угодить ему, они делали всё, чтобы Вихсар смог забыть на сегодняшнюю ночь обо всём. Упругие губы Аймы на его плоти туго обхватили его, заскользили, облизывая языком, и дыхание Висара сбилось. Ирада припали к его устам, вбирая вырывающиеся из горла стоны, обрывки дыхания. Горячие волны одна за другой ударяли, топили, вынуждая задыхаться в неге, били в солнечное сплетение, и он не смог сдержать в себе рвущийся наружу смерч. Подхватив Айму с пола, он грубо опрокинул девушку на шкуры, рухнул ураганом на неё, резко вторгаясь, погружаясь твёрдо в горячее мягкое лоно, что приняло его целиком, окунулся в вязкую глубину. Это опьянило мгновенно. Вихсар уже не чувствовал себя, а только одно единственное желание – разжать стискивающее капканом естество, проникая в лоно наложницы беспрерывно и беспощадно, не давая время ни на передышку, ни на попытку вдохнуть. Неотрывно смотря в чёрные, как смоль, глаза, он видел сквозь них только одну, ту, что осталась сейчас в руках Садагат. Он окунался в глубину, опрокидываясь раз за разом в синеву её глаз, загребая в кулаки белое золото её волос, вдыхая сладкий запах золотисто-молочной кожи. Ускоряясь и одновременно падая в кипучую, заглатывающую в недра блажь, Вихсар взорвался на тысячи огненных языков, растворяясь и исчезая во времени. Волна блаженства сотрясла его тело, стирая все грани бытия. Он упал с края бездны прямо в пустоту, что забирала его без остатка в свои безмолвные объятия. Хан продолжал ещё двигаться до полного опустошения, пока, обессиленный совсем, не выскользнул из ставшего чрезмерно влажным лона, оставляя своё семя. Распластавшись на постели, он какое-то время не видел ничего, только черноту, тишина густым киселём облила его, придавливая к земле. Он слушал бешеный грохот сердца, а потом увидел тусклые всполохи огней, ощутил тягучие запахи свершившегося соития и губы наложниц, продолжающие блуждать по его телу мягко и мокро. Над ним оказались глаза Ирады, голодные, полные желания. Именно такое же ненасытное жгучее желание он хотел видеть в глаза княжны. Взяла злость, Вихсар обхватил наложницу за талию, развернул к себе спиной, ставя её на четвереньки, погладив по животу, бёдрам, сдёрнул штаны, смяв жёстко ягодицы с бронзовым отливом кожи, скользнул меж ног, лаская нежные складки плоти, мокрой и мягкой. Ирада, охнув, выгнулась, принимая его пальцы внутрь себя, задвигала бёдрами, насаживаясь плавно и быстро, разжигая в нём вновь неуёмный огонь вождения. Оно горячей лавиной прошло с головы до ног, сотрясая нутро. Вихсар подтянул девушку за бёдра к себе плотнее, обхватив лодыжку одной рукой и намотав чёрные косы на кулак другой, проник плавно и медленно, вбиваясь твёрдо и жёстко, размеренно дыша, закрыв глаза, слушая всхлипы. И вновь видел перед собой образ той, что разжигала в нём неутолимый огонь желания, таким близким и холодным светом сияла его Сугар.
Глава 3
День тянулся за днём мучительно долго. К вечеру, на исходе второго дня до праздника плодородия, каждый будет должен отдать дань земле и колу, принести щедрые требы и поблагодарить богов за минувший год и богатый урожай. Арьян измерил весь острог шагами, не зная, куда и примкнуться. Три раза в день собирались всеми в терме, чтобы вместе сотрапезничать да обмолвиться словом. Ерислав, как обещал, был занят сбором своей дружины. Князь Гостивой грозил лишить его всего, если тот всё же осмелится пойти на валганов. Он, как и князь Вяжеслав, был против того, но разве остановишь буйную голову. Не удержишь, уж как ни старайся, но в одном Гостивой всё же ограничил сыновей – увёл из детинца набранных кметей, поэтому братья поступили по-иному, решив проехать по весям окрестным в тайне. И точил сердце Арьяна червь сомнения от того, что нарушает волю старших князей, да ничего не мог поделать, назад уже дороги нет, иначе он изменит самому себе, как жить потом с этим? Задумал даже испросить волю богов, да тут же и передумал – какой бы ни был знак, он не отступит.
Изредка сталкивались с братом днём. Данимир, похоже, один оставался, как и по обыкновению своему, расслабленный и даже в приподнятом духе, но только не в предчувствии предстоящей встречи с врагом. Другая у него ныне была забота, и имя ей – Люборада. Арьян в том убедился, когда ранним вечером встретил их милующихся в сумраке под яблоней. С одной стороны был рад, что братец позабыл связь с валганкой, которая оборвалась весьма скверно, но с другой, Данимир не о том думает. Хотя какая ему забота. Это Арьян весь истерзался, разрываясь на части в смятении и ожидании.