Христиане

Азановский Георгий

Кифа и Давид, проходя мимо того или иного человека, ощущали на себе ненавистный взгляд прохожего. Многие из здесь знали их, и знали, также, что эти двое проповедуют и кому поклоняются. Но выразить свое презрение к ним, многие открыто не решались.

– Так что же, брат? – вдруг остановившись и подождав своего сообщника, спросил Кифа. – Что теперь затевают безбожники и узурпаторы, известно тебе?

Давид стал почему-то угрюм и шел позади Кифы, низко склонив свою голову.

– В Город скоро должен прибыть Цезарь Максимин, – тихо ответил он, настигая Кифу, и остановившись рядом с ним. – для

нас и всех братьев это не сулит ничего хорошего…

– Нам ни к чему бояться римлян и их власти, – сказал Кифа, – их могущество скоро закончится, власти их не суждено продолжаться дольше их правителей.

Давид не стал продолжать пространный диалог. Далее они продолжили свой путь в полном молчании. Целью их короткого путешествия был небольшой двухэтажный дом, расположившийся в глухом и темном переулке. Солнце почти не проникало в этот тесный и темный угол, поэтому тут царила приятная прохлада. Дом этот не представлял собой что-либо особенное. Большая темная дверь и несколько крохотных окон. Но наблюдательный его посетитель обязательно обратил бы свое внимание на некую деталь. На стене здания, рядом с входной дверью, красовалось некое изображение, начертанное, вероятно, какой-то яркой краской. Изображение это было сильно похоже на голый рыбий скелет. Никаких надписей возле столь странной картинки не было, и потому простой прохожий непременно принял бы ее за довольно странную фантазию неизвестного художника. Однако те из горожан, которых в те времена именовали презрительным словом «христиане», прекрасно знали этот знак. Это был их «ихтис» – изображение рыбы или ее скелета, как символ их религии, символ, в котором ловко скрывалось имя их главного божества и пророка.

Кифа и Давид также хорошо знали значение этого символа. Они осторожно и тихо подошли к массивной деревянной двери. Давид не спеша постучал в нее, ровно семь раз, как было условлено между ним и хозяевами этого жилища. Оба гостя застыли в тревожном ожидании. Спустя какое-то время они, содрогнувшись, услышали звук отворяющегося засова. Дверь распахнула уже немолодая низкорослая женщина с седыми волосами и очень пронзительными серыми глазами. Ее одеяние было крайне бедным и потрёпанным, и лишь бусы из маленьких разноцветных камней, висевшие на толстой шее, придавали женщине немного более прилежный вид.

– Он ждет вас. – сказала женщина совершенно равнодушным голосом, оглядев молодых мужчин и поняв, зачем они пришли.

Она пропустила их в дом. Кифа и Давид молча и почтительно вошли в прохладный мрак, который царил в этом бедном жилище. Оба они с каким-то особенным трепетом рассматривали порядок, царивший в доме. Но ничего примечательного юноши, как не старались, разглядеть не могли. В доме царил мрак из-за закрытых ставнями окон, глиняная серая посуда, ничем не наполненная, стояла в разных углах жилища, в воздухе стоял смрад от давно начистившейся одежды и грязных людских тел.

– Братья, прошу вас, – проговорила хмурая хозяйка почтенного дома, – будьте смиренны перед ним, ибо дух Его и здесь и сопровождает нас.

Кифа и Давид почти ничего не поняли в бормотании этой старой девы, однако в унисон кивнули ей в ответ.

Женщина нащупала своей старческой рукой небольшую деревянную дверь, которая хитроумно спряталась посреди грязных серых стен. С большим усилием надавив на нее, она сумела распахнуть эту крохотную дверцу. В открывшемся проеме Кифа и Давид увидели небольшой тоннель, ведущий в подвал дома. Где-то в самой глубине его юноши разглядели слабый мерцающий свет.

– Он там, внизу. – сказала женщина, отходя от прохода и приглашая юношей последовать вниз. – Братья с ним, и они ждут вас.

Молодые мужчины вступили в узкий и темный проход. Едва они продвинулись немного вниз, как услышали, что маленькая дверь позади них проворно захлопнулась. Внизу, там, где мерцал слабый отблеск костра, слышались чьи-то тихие голоса. Кифа и Давид без труда разобрали молитвенное песнопение.

– Они начали без нас! – недовольно сказал Кифа.

– Ну конечно, брат! – ответил ему Давид. – Я был вынужден искать тебя по всему проклятому рынку!

– Замолчи…

Голоса внизу вдруг стали тише. Казалось, что присутствовавшие там услышали шаги приближавшихся юношей.

Спустившись по узкому проходу в небольшую пещеру, Кифа и Давид смогли разглядеть несколько мужских силуэтов, которые окружали небольшой костер, горевший прямо на холодном каменистом полу. Все собравшиеся в этом небольшом потаенном месте были одеты в темные одеяния. Их лиц не было видно, но всех, кого Кифа и его спутник увидели в пещере, определенно можно было принять за мужчин.

Оба вошедших юноши в полумраке почувствовали, как на них внимательно смотрят все собравшиеся в этом странном месте.

Тем временем одна из темных фигур, до этого остававшаяся безучастной к появлению новых гостей, медленно повернулась в сторону Кифы и Давида.

– Братья, – прозвучал крепкий мужской голос, – вы здесь, я ждал вас…

Сказавший это указал вошедшим на свободное место возле костра.

Те послушно повиновались, прошли к указанному месту и не спеша сели, скрестив свои ноги.

Заговоривший с Кифой и Давидом оказался мужчиной средних лет. Свет, исходящий от костра, выхватил его лицо из полумрака и достаточно хорошо осветил его. Лицо мужчины еще было молодо, небольшая густая темная борода, лишь с небольшими проблесками седины, очень хорошо ему шла. Когда этот человек заговаривал, присутствовавшие могли любоваться его белоснежными и ровными зубами. Лоб его был невысоким, но этот недостаток затмевался красивыми темными волосами и густыми ровными бровями над большими черными глазами. Голос его был также лаконичен и красив, как и внешность этого благородного мужа. Для Кифы, который сел как раз напротив этого человека, не оставалось никаких сомнений – перед ним епископ христианской секты в Йерушалаиме – Ермон.

– Я благодарю небо, за то, что я вновь вижу тебя, милостивый мой учитель… – произнес с великим почтением в своем голосе Кифа.

Давид, сидевший рядом с ним, лишь слегка склонил голову в знак уважения перед таким влиятельным человеком.

– Успех вашей миссии минувшей ночью вселил в нас много радости, брат, – произнес Ермон, положив свою руку на плечо Кифы, – одним преступником и безбожником к радости нашей стало меньше.

Кифа одобряюще кивнул головой. В эту минуту он предвкушал от епископа много сладких почестей и похвалы за убийство неверного.