Христос был женщиной (сборник)
Шрифт:
Ну-ка, может, сейчас удастся вспомнить что-то, хотя бы тезисно?
За спиной, подозрительно близко, слышится тяжелое дыхание. Неприятно. Кто-то не отстает и не обгоняет. Сопит, как перед сексом…
Эта «тринадцатая пятница»…
«Не оглядывайся!» – командует себе Криста. Ноги сами сворачивают на лесную тропинку с асфальтированной ленты, в ранний час совсем не безлюдной: женщины разных лет, одетые в длинные юбки, бесформенные кофты и платки, некокетливо повязанные под подбородком, торопятся в храм на Холмах, а мужчины с собаками и без быстро спускаются в долину за родниковой водой. Естественное, никем не навязанное деление: женщинам – верх, мужчинам – низ. Но низ все же в биополе храма… Может, аура подействует и хотя бы на обратном пути спадет с мужиков броня хмурой сосредоточенности?
Дорожка обрывается, недлинно попетляв между ощерившимися елками и неопознанными кустами. (Как, у кого узнать их названия? В Интернет лазила, иллюстрированную энциклопедию растений изучала, сличала сорванные травинки и листочки с иллюстрациями – бесполезно. Так и остались «висяки»…)
Дальше – резкий спуск.
Стоп. Криста дежурно оглядывается – вроде никого… Рукой смахнув букашек с ближайшей поваленной ветки, настолько крепкой, чтобы выдержала ее шестьдесят четыре и одну десятую кг (утренние данные), она садится, вслепую настраивая мобильник на функцию записи, и заставляет себя говорить.
– Экономика искусства… – тихим голосом озаглавливает она свою запись. – «Искусство – это то, что продается», – подсчитал Борис Гройс. – Не отдавая себе отчета, чужими уверенными словами Криста надеется отогнать преследователя, если он вдруг где-то тут затаился. Но, увлекшись, начинает и сокровенное говорить все громче и громче: – Проще всего обозвать этот тезис циничным и забыть о нем. Но если перенастроить мыслительный аппарат? Если исходить из того, что любое негативное наблюдение, всякая отрицательная оценка – это твое личное поражение? Плохое сразу бросается в глаза – особой наблюдательности не требуется. Обругать, заклеймить, хоть вроде бы и справедливо – все равно что найти вот тут поганку…
Криста осматривается и с ходу насчитывает дюжину колокольчатых шляпок разной величины и разных оттенков бледно-зеленого цвета. Содержащиеся в них токсины не разрушаются при термической обработке и при высушивании, быстро всасываются из желудочно-кишечного тракта, депонируются в печени.
– Смертельный яд… Отравляешь себя, собирая негатив. Выигрыш получаешь, лишь когда удается заметить, открыть что-то позитивное в природе, в другом человеке, в чужой мысли… Исповедуй милость…
– Граждане! Освободите трассу! – совсем рядом вдруг лает громкоговоритель. В просвете между деревьями несется стая велосипедистов.
Прервали мысль!
– Дон-н-н! Дон-н-н! – Глубокий, спокойный голос церковного колокола поглощает и нейтрализует визгливые звуки и вернувшуюся Кристину нервозность.
Звон, возвещающий начало заутрени, наполняет хилый лесок, возвышая его до храма природы. Ветви гудят, как трубы органа. Шишка падает рядом с Кристой. Она вздрагивает, поднимает голову и встречается взглядом с рыжехвостой белкой, дрожащей на безопасной высоте. Криста улыбается зверьку и краем зрения даже не видит, а чувствует, как мужская фигура – юрк и скрывается в овраге.
Отец?
Можно тени любить…
Криста заставляет себя не сорваться с места.
Кто-то за ней следит?!
Не хватало еще мании преследования!
Вернувшись на дорогу, уже свободную от велосипедного кросса, Криста снова убыстряет шаг, настраиваясь на воспоминание.
Тогда, после Кристиного выступления на Салоне, она мало что понимала и была погружена в параллельную реальность, где сотрудничают и борются только мысли, но не люди. Муж Евы поднес ей жареную мышцу оленя, горячую, окруженную вкусными и бескалорийными овощами.
Повел на балкон, а ей хотелось молча переварить то, что сказалось…
Ожидая от хозяина дежурных похвал, ни к чему не обязывающих замечаний, Криста сжалась, но как послушная гостья двинулась за ним. Пристроив вслед за Полом свою тарелку на широкие перила, она принялась усердно жевать и, рискуя показаться невеждой, не начинала первой светскую обязаловку.
От Василисы, приведшей ее в Салон, Криста знала, что Пол – бывший математик, а теперь бизнесмен. Очень успешный. В голове по банальной схеме, распропагандированной средствами массовой информации и массовым искусством, достроилась картина семейной жизни Евы. Богатый муж финансирует не только бриллиантовую роскошь на ее шее, но и дорогостоящие увлечения. Хороший, любящий муж.
А он спокойно смаковал каждый кусок и правда очень необычного мяса, перемежая жевание не разговором, а созерцанием: то поглядывал на Кристу, то рассматривал ожерелье из фонарей и светящихся окон, небрежно наброшенное на ночную Москву. Без комментариев.
В дружественном молчании растворяется напряжение, исчезают обязательства, которые накладывает светское общение. В ответ на благодарную улыбку Пол так заглядывает Кристе в глаза, что ей становится невесомо. Она читает в его взгляде все лестное, что ждет от мужчины женщина… Не всякая, наверное… Может, только она, Криста…
Так что читает?
Что она произвела на него впечатление, запомнилась… что он увидел в ней незаурядность… что приязнь сохранится в нем надежно… И дальше – все возможно, но не обязательно… Ну, в общем, что-то в этом роде…
– Сообщаю тебе первой. Эксклюзив! С эфира снят «Несносный город». Про застройку Москвы и отчасти Питера. На Дальний Восток показали, а…
– Что-что? Какой город?.. На Восток?.. – Инстинктивно сделав стойку на новую информацию, профессионально-приветливо переспрашивает Криста, трясет головой и по-утреннему быстро соображает, что это голос ее однокурсницы, которая теперь служит не самым маленьким винтиком в телеимперии.
Но как она тут возникла?
Криста зажмуривается, притопывает ногой, чтобы окончательно вынырнуть из своего воспоминания.
А, понятно… Это я на ходу, не отдавая себе отчета, достала из заднего кармана затрепыхавшийся мобильник, нажала на зеленую кнопку и поднесла трубку к уху. Сама встала в поток служебного процесса.
И хоть давно известно: эксклюзивом обзовут что угодно, и часто с помощью этого ярлыка реанимируют новости не первой свежести, а все равно журналистская жилка начинает трепетать.