Христос приземлился в Гродно. Евангелие от Иуды
Шрифт:
— Мы час только простояли!
— Доминиканцам место уступай, бабий выродок!
— Диссидент, сволота!
— На тебе, на!
Кого-то выбросили в окно, кто-то буквально взмыл над толпой и, два раза перевернувшись в воздухе, улетел через перила куда-то в подземелье... Никогда ещё не приходилось Юрасю видеть такой драки.
Пахло зверем.
Школяр покачал головой.
— И сотворил Пан Бог человека по образу своему, по образу Божьему, — грустно сказал он. — И увидел Бог, что это хорошо.
Он махнул рукой и пошёл на гульбище. Может, хоть на башне укроешься от
Лотр случайно спрыгнул с коня рядом с Анеей и только тогда заметил её. Повлажнели глаза. Девушка не заметила его, она не сводила взора с зубцов, чтобы ничего не пропустить. Но упорный чужой взгляд почувствовала... Поворотила голову — и в глазах плеснул испуг, смешанный с почтением.
— Я опять не видел тебя у доминиканцев на исповеди, дочь моя, — мягко сказал Лотр.
— Я исповедуюсь в своей слободе, ваше преосвященство, — опустила она ресницы. — Вы слишком добры, если замечаете такое никчёмное существо, как я.
— У Бога нет никчёмных. И если я напоминаю...
— Вы — великий человек.
— ...когда я напоминаю, чтобы исповедовалась там...
В девичьих глазах вдруг появилась твёрдость. Шевельнулись губы:
— Бог везде.
— И в схизматской молельне?
— Что ж, если Он захочет, то пойдёт и туда. Он — там. Он уже выходил один раз. И вы сами сказали, что у Бога нет никчёмных...
Сопротивление возбуждало и дразнило Лотра. Ноздри его задрожали.
— Смотри, я напоминаю.
«Магдалина» велела слуге держаться того места, где спешился кардинал.
— Легче найдёшь.
В действительности ей нужно было присмотреться к девке, с которой так подозрительно долго разговаривал патрон. Не сходя с мула, она смотрела, оценивала и ощущала, как шевелится где-то под душой ревнивое волнение. Плевать она хотела на объятия этого очередного, но с ним спокойно. Беда её была в том, что каждый раз ей казалось: вот это не... надолго (она страшилась слов «постоянно», «всегда» и почти не вспоминала, что есть слово «навеки»). Каждый, кто давал ей на известное время уверенность и всё прилагающееся (деньги были делом десятым, хотя этот и платил хорошо), вызывал в её душе приязнь и даже нечто похожее на желание быть с ним.
И вот — эта. А может, ещё и ничего? Может, обойдётся?
На лестнице кардинал столкнулся с Болвановичем. Красный, шатается — чёрт знает что. И вдруг, когда Лотр остановил его, из-под пьяных бровей Григория Гродненского неожиданно трезво сверкнули медвежьи глазки.
— Рык слышишь? — спросил Лотр.
— Отверз Пан Бог уши мои.
— И что?
— Думаю, сильненьким наш злодей делается.
— М-м... да. Вот тебе и кукла. Два этаких чуда. Вот выйди сейчас на стены, крикни против него. Что будет?
— Это ты выйди. Ты что, последний оплот восточного православия в Гродно уничтожить хочешь? Это ты — подожди.
Лотр махнул рукою, пошёл. И уже с самого забрала увидел, как сидит на выступе стены и думает о чёмто Босяцкий.
— Н-ну?
Серые в прозелень, плоские глаза праиезуита показали в ту сторону, откуда летел шум человеческой толпы.
— Т-так... он где?
— Стража доносит: по забралу ходит, с другой стороны башни.
— Сила?
— Д-да... с-сила. Это немного больше того, на что надеялись.
— И что? — Лотр не желал начинать разговор первым.
— Да что... Одно из двух. Либо он мошенник, жадный к деньгам и славе, а власти — по глупости, а может, по лени, — не алчущий. В этом случае он нам — как поветрие. С ним нам и курия — ерунда.
— А что, это, по-моему, неплохо. — Лотр сделал шаг навстречу монаху-капеллану, чтоб верил, чтоб высказывался дальше. — Что бы ты сказал, будь я понтифик, а ты — серый Папа?
— Всё в руке Божьей.
— Ну, а ещё какое «или»?
— Или он совестливый, боязливый дурак, ни денег, ни славы не хочет и не будет нам помогать (а такой нам не нужен).
— И ещё есть одно «или», — с внезапной суровостью сказал нунций. — А что, если он и мошенник, и сребролюбец, да ещё и любитель власти... И что, если он силу свою почувствует и поймёт, что сам всё может?
— Думаю, плохо будет. Зачем мы, зачем Церковь при живом Боге?
— Что ж тогда?
— Убрать, — одними губами сказал монах и добавил чуть громче: — Но я думаю, что не из тех. Человек, бывший раб. Откуда ему знать про власть и желать её?.. Иди, спроси его. Всё в руке Божьей.
— То-то. В чьей руке?
Босяцкий усмехнулся кардиналу в спину. Ишь, встревожился, лупанул, как ты его, скажи, за пятки хватают. Напрасно бежишь. Человек алчет либо золота, либо славы, а жажде власти так называемому Христу ещё негде было научиться.
Лотр нашёл Юрася там, где и ожидал найти. Братчик ходил по забралу, морщился от криков и мял одну руку в другой. И этот обыкновенный, очень человеческий жест успокоил кардинала.
— Ну что? — спросил он. — Тут лучше, чем на кобыле?
— Да ну его, — сморщился Братчик. — Не по мне это. Чувство такое, словно я комар в борще. У всех на глазах, все смотрят... И мысли какие-то дурацкие. Вчера голый нищий. А сегодня «чудеса» эти. Город сыт, город кричит-надрывается. Все меня хвалят. И думаешь, как горожане все: а может, и взаправду здесь без вселения Духа и вдохновения Божьего не обошлось?
Лотр сосредоточенно покосился на него.
«Начинается, — подумал он. — Не успел человек из грязи выбраться, а уже в боги. Всегда, чёрт его возьми, так».
Лицо Юрася говорило, что ему неудобно и плохо. И Лотр повел подкоп, чтобы выяснить, как далеко Христос зашёл в мыслях:
— Ну а сбежал бы отсюда или нет?
— Дудки. Святого, может, и вынесли бы ангелы, а я мошенник, я жулик.
Обычное наивное лицо. Лицо пройдохи, добывающего хлеб хитростью. Лотр придвинулся к нему.
— Слушай, — голос его осёкся. — Слушай, Христос, и забудь, что ты жулик. Ты велик, ты мудр, ты Бог. До того времени, покуда мы возносим тебя. Ты нам нужен таким. Но и ты нас держись. Видишь: город у ног. Большой, богатый, красивый. А за ним вся Белая Русь, всё королевство, вся земля. Если будешь держаться... нас, если скажешь, что без... нас плачет престол святого Петра — озолотим. Всё дадим тебе. Поклонение... царства... богатство.