Христос приземлился в Гродно. Евангелие от Иуды
Шрифт:
— Знай и этих, — продолжал кузнец. — Они поднимали окраины города. Это резчик Клеоник. Это Марко Турай. А вон там ещё наши стоят.
Он называл имена, а Христос шевелил губами.
— Запомнил?
— Да. У меня память как вечная.
— А раз вечная, то навек и помни. Это свои. И в драке, и за чаркой, и на дыбе. Потребуется помощь, будут тебя какие-то там фарисеи хватать — за подмогой только к нам. Головы сложим, а выручим.
— Хлопцы, — расчувствовался Юрась, — за что так?
— Ты людей, ты детей накормил, — ответил Марко. — Мы такого
— Верите, что я — Бог?
— А Бог тебя знает, — рассудил Клеоник. — Я... не очень. Но кто бы ты ни был — ты с нами в одну дуду дудишь, одинаковые поршни носишь, голодаешь, как мы. Дал ты нам хлеб. И ещё... дал ты нам веру. Веру в то, что не все нам враги, что не все хотят нас зажимать. Должен был ты прийти. А там хоть лысый дьявол с одной ноздрёй.
— Что ж, — произнес Юрась. — А может, и не напрасно так получилось, что я пришёл? Я не упрекаю, но только почему вы не подошли ко мне, хлопцы? Но и так — спасибо вам.
И все четверо земно поклонились друг другу.
— Иди, — напутствовал Вестун. — Имена помни.
В этот миг Лотр поднял руку:
— Люди славного города! Пан Бог наш Иисус с апостолами решил на некоторое время оставить нас. Будет Он ходить по краю, вещая слово Божье.
Глаза кардинала были влажными. Лицо дышало благородством.
— Надеюсь, не заслужим мы от Него нареканий. Тихо и спокойно будем выполнять свои обязанности перед Ним, Мессией нашим, перед землей нашей возлюбленной, Церковью, державой и панами. Будем ждать Его... За работу, милые братья мои! За работу!
Тут не выдержала и заголосила какая-то баба в толпе: «А на кого ж Ты нас?!» — и запнулась, видимо, соседи цыкнули. Люди стояли молча.
И тогда загудели дудки в руках стражи и грустно, высоко запели рога.
Слушая их, стояли у стены на выступе фра Альбин Кристофич и Каспар Бекеш. Последний, видимо, чуть выпил вина — разрумянилось красивое лицо. На солнечно-золотых волосах юноши лежал бархатно-чёрный, с отливом в синий, берет Ветерок шевелил пышный султан из перьев. Плащ переброшен через плечо. На поясе короткий золотой меч — корд. Девки заглядывались на юношу. Но он глядел только на собравшихся в дорогу апостолов и на того, кто называл себя Христом. Глядел, словно пытался понять его.
— Они не могут верить, — обратился он наконец к Кристофичу. — Смотри, какое лицо. Явно с похмелья. Божеского в нём не больше, чем у всех тут. Обычный человек.
— Лучше скажи, как они могут верить? — улыбнулся Кристофич. — Ну, так и полагается. Но лицо у него взаправду плутовское. Пройдоха — да и всё. И подумать только, что ты так увлекался этой дочкой мечника, собирался встретить в костёле...
Он перевёл глаза с Бекеша на Христа. Сравнение было явно не в пользу последнего:
Красив, образован, богат, с разумом, сызмала свободным от догмы. А он, говорят, только протянул руку...
— Замолчи, брат Альбин, — измученно попросил Каспар. — Хватит...
— Вот она, сила слепой веры.
Бекеш понял, что друг настроен читать проповеди. И потому съязвил:
— Ты, кажется, тоже положил глаз на одну женщину... И вот она также идёт с ним. Глянь. Сначала одну, потом...
— Кгм, — смутился Пожаг. — Я — другое дело...
— И всё же она идёт, — мучил дальше Бекеш.
— Ты должен был бы знать, сын мой, что гуманистам в этой юдоли не везёт, — поучительно изрек Альбин. — А везёт в этой юдоли шельмам, паскудникам, обманщикам и мошенникам.
Трубы и дуды всё ещё пели. Лотр наклонился к Христу:
— Бывай... Живи вольно... Только вот что: маску, маску носи. Глаза у тебя умненькие. Не дури. Надень.
Братчик смотрел на него дурашливыми, хитрыми и умными глазами.
К Бекешу и Кристофичу протолкался сквозь толпу Клеоник.
— Здорово, Каспар. Что, хорошо вчера погуляли?
Окончательно измученный Бекеш ответил ему с оттенком лёгкой насмешки:
— Ну, погуляли. Но это же с отвращения ко всему происходящему. Пир во время чумы. «Декамерон».
— Чудесная книга, не правда ли? — чуть неестественно спросил резчик.
— Чудесная, — безжалостно ответил Бекеш. — А вот скажи-ка мне лучше, почему ты, Клеоник, толкался среди этих оборванцев, водил к ним истовых в вере друзей, поднявших тогда этот кавардак с осадой замка? К живой реликвии тебя потянуло?
— Слушай, Каспар, — решительно возвестил Клеоник. — Слушайте, брат Альбин из Дуботынья. Кажется мне, мы слегка перегнули. Нельзя не иметь снисхождения, как те... как наши враги. Иначе одно изуверство заменишь другим. А мы, гуманисты, во всём должны от них отличаться... Это любопытный человек. Я сожалею, что не разобрался в нём. Этот человек достоин внимания.
— Жулик, — отрезал Бекеш.
— Возможно, но нужно понять и это. Что он такое? Откуда?
— Угу. И почему спелся с Церковью?
— Не думаю, что это так, Каспар. Возможно, это несчастье. Возможно, утрата веры во что-то.
— А кто его заставлял лгать, выуживать у простого люда последние медяки, соблазнять слепых в своей вере девушек, ширить запреты, изуверство, мрак?
— Возможно, обстоятельства. Несчастные обстоятельства. И он не друг Церкви. Он... боится. Я сердцем чувствую: висит над ним какой-то меч. И, ты как себе хочешь, Каспар, а я и дальше буду к нему присматриваться, стараться понять до последнего и, возможно, помогать, если пойму, что это нужно.
Альбин улыбнулся.
— Вера со дна всколыхнулась. — Бекеш не помнил себя. — Побежал за Божьим хвостом. И он ещё уверял, что поклоняется только разуму и опыту. Прочно же ты их держался! А чем ты докажешь, даже себе, что это Он? Иисус?
Кристофич понял, что стычка может рассорить лучших друзей. Надо было спасать положение. Три человека на весь Гродно. И так их мало повсюду, очень мало, а тут ещё и эти поссорятся!
— Полагаю, доказать себе это легко. — Его тёмные глаза смеялись. — И убедиться также легко. Не потребуется даже Вселенский собор. Протяни руку — и всё... Будете пререкаться или дадите слово мне?