Христос приземлился в Гродно. Евангелие от Иуды
Шрифт:
Он не хотел её обманывать. Он говорил обо всём, и только она была глухой, была глупой и ждала призрака. А призрак был живым. И он шептал ей чудесные слова, никогда до того не слышанные на земле, взятые с неба... И значит, было всё равно, кто он.
— А призрак был живым, — тихо сказала она, и глаза её с ненавистью взглянули на игуменью.
Та не догадалась ещё, что проиграла:
— Понимаешь? Пройдоха!
— А мне всё равно, — улыбнулась Анея. — Возможно, я и хотела пасть! И именно с ним.
Лицо её было несломно-независимым. Игуменья ещё нашла силы съязвить:
— Пасть? Так шла бы сразу в наш монастырь.
— А мне ваши разбойники с большой дороги без надобности. У меня —
...Марта и Марыля утром следующего дня проводили их до распутья. И Марыля спросила, придёт ли Христос ещё... к ней. А он ответил, что, видимо, нет, что слишком далеко лежит его путь. И та пошла домой, удивляясь его непонятной святости. Потому что она не отнеслась бы к нему жестоко. А Марта шла и в душе радовалась её неудаче.
...И вновь дорога. Полные сумы за спиной. В ларце у Иуды звякают деньги, и, значит, можно идти далеко-далеко. А перед Ильяшом бежит свинья. Одна из двухсот Лазаревых. Потому что Лазарь — сальник [108] . Свинья хорошая, пёстрая.
108
Сальник — человек, занимающийся вытапливанием сала на продажу. (Примеч. перев.).
Радостно глядеть на Божий свет. Но не всем.
У Петра болела голова. Шёл и скулил:
— В благодарность за воскрешение поднесли они нам болезни.
— А младшая была ничего, — сказал Андрей.
— Не с твоим... эва... лицом... — оборвал его Филипп. — Она... эва... от Братчика не отходила. Даже старшая... заревновала. И чего смотрел человек?
Магдалина усмехнулась слегка брезгливо. В ближайшем местечке надо выпустить голубя и написать, что Юрась, даже если и не ищет схваченную, никого не хочет, и, значит, это слишком серьёзно. Значит, когда он узнает правду, гневу его не будет границ.
И всё же он был не таким, как все, с кем до сих пор сводила её судьба. Она чувствовала даже невольный интерес к нему. Тень уважения, если вообще способна была уважать.
Глава 19
ИНДУЛЬГЕНЦИИ
После этого пошёл Христос со своими апостолами в сторону Любчи. Ноги их запорошило пылью многих дорог, и не могли они уже идти дальше, и решили остановиться на ночь здесь.
Повсюду вопрошал он о женщине, которую искал, и нигде ни слова не услышал про неё, и в отчаянии всё больше озлоблялся на подлость рода людского. Но злость — плохой советчик. Временами она может толкнуть благородного в болото, в котором сидит его подлый враг.
Он шёл, опустив глаза, ибо не хотел видеть лиц людских. На всех лицах, казалось ему, лежал отсвет близкого ада. Рыла, пики, грязные хари, а не лица. И всё время хотелось ему учинить над кем-нибудь какое-то злостное своеволие.
И, приблизившись к Любчанскому замку, возвёл он глаза, и увидел огромную толпу народа, и понял, зачем она здесь, и понял, что здесь он наконец сумеет на чём-нибудь отвести душу.
Среди толпы стояла большая ятка [109] , крытая белым шёлком. За ней в нише стены виднелись два ларца, полные серебра, и столик с большой стопкой пергамента. Пергаменты с печатями висели и на ятке. А под навесом переминался на коротких толстых ножках непомерный в заду и пузе доминиканец, напоминавший по этой причине лютню или мандолину. С ним были два служки.
109
Ятка — торговый лоток. (Примеч. перев.).
Даже по одному похабному поведению этого человека, по развязным словам его Юрась догадался, кто перед ним. Но для верности всё же переспросил какого-то мещанина:
— Брат Алесь Гимениус?
— Он, — с молитвенным благоговением ответил тот. — Преподобный брат Алесь Гимениус, великий Очиститель.
И тогда они стали слушать Очистителя. К счастью, они не слишком опоздали. Тот не успел ещё даже покраснеть.
— Вот что здесь написано, — тыкал он толстым пальцем в пергаментный свиток, под которым, как кровавый плевок, висела и качалась печать мудрого и великого Отца. — Написано самим великим львом нашей мысли. «Пусть простит вам принявший смерть на кресте за грехи ваши». Я! — И тут он широко распахнул грязную толстощёкую пасть. — Я, сам Валентий Гимениус, властью Христа, блаженных святых апостолов Петра и Павла освобождаю вас от всех провинностей, грехов, проступков, чрезмерностей, как прошлых, так и будущих, какими бы они ни были великими... Купите индульгенцию, и поступите вы в шеренги воинствующей Церкви, которая все будущие грехи ваши отпустит. И причастны вы будете к святым подвигам воинствующей Церкви нашей, хоть бы и ни хрена не делали! Будете прославлены ею и вместе с ней будете когда-нибудь, похоронив врагов её, господствовать над землёй.
Люди молчали. Кто-то, видимо, верил, кто-то боялся сказать слово против. Но один человек неподалёку от Христа негромко произнес:
— Хорошее будет господство. Господство сов. Над падалью и руинами.
И тогда Братчик понял, что, вполне возможно, люд не примет ничьей стороны. Злость всё ещё кипела в нём. И на это быдло, и на этого мазурика, не платившего, как они, Христос с апостолами, страхом за каждый обман. И он понял, что задохнётся от этой злости, если не высмеет стадо или не разложит монаха и не всыплет ему по толстой заднице.
— Купите индульгенцию, носите её всегда в калите с собой и всегда будете правы перед еретиками и разным хамлом, не купившим её. Ибо здесь написано: «Я причащаю вас к святым тайнам, к чистоте невинности, равной чистоте крещёного новорожденного; и пусть будет ад закрыт для вас, и будете иметь рай на земле, а врата будущей роскоши также откроются для вас после смерти. Аминь!».
Он крякнул и сменил тон, перешёл, так сказать, к «откровенному» разговору:
— А вы, идиоты, думаете, что нужно быть светлым и всегда безукоризненным, чтобы проповедовать святую идею? Глупости. Мы — люди, и Царство Божие также делается руками людей. Наш великий Отец понял это. Пользуйтесь!