Хроника кровавого века: Замятня
Шрифт:
«Нужно будет приобрести Егору приличный костюм», – размышлял Гершуни, читая табличку, прикрученную к кованным, чугунным воротам парка. Табличка гласила: «Нижним чинам и собакам, вход запрещён».
Тридцатого апреля Мещеряков показал Гершуни пистолет «Браунинг» и револьвер «Лефоше».
– Вот, приобрёл в охотничьих магазинах, – сообщил он. Руки Сергея Митрофановича сильно дрожали.
– Вы от чего-то нервничаете? – полюбопытствовал Гершуни.
– Переживал, ночь не спал, – Мещеряков вытер носовым платком лоб, – как подумаю, что скоро убью человека, пусть и кровавого тирана, но всё же человека, так стучит
«Слабак! – подумал Гершуни. Он забрал оружие из рук Мещерякова: – Этот своими толстовскими терзаниями, всё дело загубит».
– Не переживайте, – усмехнулся Гершуни, – вы для другого дела предназначены. Исполнять приговор будут иные люди.
Шестого мая Богданович по своему обыкновению гулял в парке. В четыре часа дня он собрался домой, к нему подошёл Мещеряков. Поклонившись, он подал конверт. Богданович, думая, что это очередное прошение, вскрыл конверт и стал читать:
« Приговор.
Боевая организация социалистов-революционеров, приговаривает кровавого палача генерал – губернатора Уфимской губернии…»
– Позвольте! – изумился Богданович, он оторвал взгляд от листа бумаги. Однако человек, подавший это послание, куда-то исчез.
Сзади к губернатору подошёл Дулебов и стал стрелять из «Браунинга». После первых двух выстрелов Богданович упал, но Дулебов, помня о том, что калибр у «Браунинга» небольшой, выстрелил ещё пять раз. Он полностью опустошил обойму пистолета. Егору показалось, что Богданович ещё шевелиться, достав револьвер, он выстрелил в губернатора ещё раз. Однако Богданович был мёртв после первого же выстрела. Пуля пробила ему сердце. В этот день городовых с губернатором не оказалось, и к Егору бросился сторож парка, Дулебов навёл на него револьвер и заорал:
– Пошёл вон! – сторож кинулся наутёк.
Публика, привлечённая шумом выстрелов, собралась на аллее. Однако увидев убегающего сторожа, и человека с револьвером, люди так же бросились врассыпную. Воспользовавшись этой паникой, Дулебов побежал в сторону реки Белая. Там на улице Воскресенская39 его в пролётке поджидали Мещеряков и Гершуни. Они доехали до Верхнеторговой площади, там высадили Мещерякова, и поехали в Северную слободу40, где отпустили извозчика.
В шесть часов вечера Дулебов и Гершуни уехали в Самару. В вагоне поезда Гершуни вручил Егору паспорт, на имя Николая Агапова и деньги. Доехав до Москвы, Егор и Гершуни расстались на Казанском вокзале. Дулебов снабжённый адресами эсеров за границей, уехал в Швейцарию, а Гершуни намеревался перебраться в Киев.
В Уфу после убийства Богдановича приехали опытные агенты Департамента полиции из Петербурга. Совместно с местной полицией они начали розыски убийц губернатора. Мещеряков от переживаний свалился в нервной горячке, но никому и в голову не пришло, что он может быть причастен к убийству губернатора.
Через десять дней до полиции дошли сведения, о внезапной пропаже рабочего железнодорожного депо Егора Дулебова. У него на квартире был проведён обыск, и обнаружено письмо, в котором он признавался в убийстве губернатора Богдановича, объясняя причины. Приметы Дулебова тотчас же были разосланы по жандармским губернским управлениям и Охранным отделениям полиции Российской империи,
Глава 4
«Зная непочтительность к себе народной массы, и живя, её верою в монархические принципы, нобилитет (то есть буржуазия), старается сохранить монархию, в целях вящего использования её в своих видах, и притом, безнаказанно, со стороны рабочих масс. Попавшись на эту удочку, монархическая власть принуждена играть роль гренадёра на сундуках нобилитета».
Из дневника Зубатова Сергея Васильевича, заведующего Особым отделом Департамента полиции.
Май 1903 года.
Убийство уфимского губернатора Богдановича на несколько дней всколыхнуло петербургское общество. Начались пересуды, но памятуя о бойне устроенной Богдановичем в Златоусте, мало нашлось тех, кто пожалел вслух, убиенного губернатора. Через три дня люди вовсе забыли о бедняге Богдановиче.
Однако в министерстве внутренних дел по факту убийства Уфимского губернатора разразилась буря. Оказывается в Департамент полиции за несколько дней до убийства Богдановича, пришла телеграмма из киевского Охранного отделения полиции, в которой сообщалось о готовящемся покушении на уфимского губернатора. Так же агент Раскин41 докладывал о том, что Гершуни решил готовить покушение на Богдановича. Имея столько информации, полиция не смогла уберечь уфимского губернатора. Скандал разгорелся нешуточный.
15 мая министр МВД Плеве вызвал к себе заведующего Особым отделом Департамента полиции Зубатова.
– Всё экономические теории Сергей Васильевич выдумываете, а бомбисты тем временем убивают верных слуг государя! – с ходу возопил министр, едва Зубатов вошёл в его кабинет. Нервно шагая по кабинету, Плеве восклицал: – До каких пор Гершуни будет злодействовать?! Когда, наконец, вы его изловите?!
– Ваше высокопревосходительство, арестовать Гершуни сложное, но вполне исполнимое мероприятие, – спокойно отвечал Зубатов, – однако арестовав его, мы не сможем предъявить в суде достаточно доказательств о его причастности к убийствам. Из всех агентурных донесений на Гершуни, у нас едва наберётся материала для его административной ссылки. Дела это совсем не решит, однако Гершуни станет более осторожен. Он может вообще уехать за границу, где нам его не достать. Гершуни крайне опасен, он гораздо страшнее всех этих бомбистов. Его необходимо обезвредить законным методом, раз и навсегда.
Плеве подошёл к своему столу, взял в руки фотографию.
– Милостивый государь, смотрите, это фотография Гершуни, – министр положил на стол фотографию, – она будет лежать у меня на столе до тех пор, пока полиция его не арестует.
Плеве хлопнул кулаком по столу и крикнул:
– Я видеть этого мерзавца не могу!
Он опять нервно заходил по кабинету, остановившись перед Зубатовым, сказал нормальным тоном:
– Сергей Васильевич, голубчик, поберегите мои нервы.
– Хорошо ваше высокопревосходительство, – поклонился Зубатов, – чтобы доставить вам удовольствие, мы арестуем Гершуни.