Хроника лишних веков
Шрифт:
Гипостратег был увлечен дознанием куда живее самого "посланника богов". По роли мне оставалось: глубокомысленно и величественно молчать. И сдерживать смех, если Демарат сделает сцену смешной.
Трапеза под монолог гипостратега шла своим чередом... да и знало ли это благородное сословие о магниевом сгорании нижних чинов? Слух мог пройти... но какими только чудесами не веет во все и всякие темные века? К факирам и слухам это собрание - я это легко угадывал по скептическим взглядам - было столь же привычно, что и завсегдатаи питерских трактиров эпохи упадка иной великой Империи.
Итак.
Демарат с гоголевской последовательностью стал
– Мой друг Феодосий, позволь представить тебя первым.
Тучный, в густо-складчатых материях человек тяжело приподнялся на монументальном локте, прокатил по себе волну складок и движением бороды необыкновенной масти выразил свое почтение. Он был весь густ, броваст и плотен, с темени до висков образцово сив, а прочим лицевым волосом - сочно кирпичен. Я догадался, что он крашен на вавилонский манер.
– Достойный Феодосий, ты ведь тезка своего базилевса. Скажи, откуда ты родом?
– Из Константинополя, гипостратег. Тебе известно, - под стать своему облику густо пробасил подданный императора, правившего в ту пору Восточной Римской Империей.
– Прекрасно, Феодосий. Ты - торговец оружием... Везешь его на Данувий из пределов Империи.
– Не только мечи, гипостратег, не только, - солидно намекнул негоциант.
– О да! Наборную сбрую, пояса, золотую чеканку. Скажи, Феодосий, ты молишься о здоровье и благополучии базилевса?
Кусты бровей настороженно шевельнулись... будто в них зайцы прятались.
– Как и ты, гипостратег...
– Базилевса Аттилы, я имею в виду...
– Вблизи великого трона трапезую, о его устроении и молюсь.
– Разумно отвечаешь, Феодосий. С твоей легкой руки все кузнецы и чеканщики Константинополя сыты. Ведь ты скупаешь их товар оптом? И здесь получаешь за свои мечи золото, которое течет в державу гуннов прямо из казны твоего высочайшего тезки-земляка в виде платы за душевный покой... или, можно сказать, за соблюдение девственности границ и крепостных стен Константинополя.
Благородное собрание сдержанно посмеялось. Глаза Демарата посверкивали - влажный блеск с кровинкой.
– Потом ты возвращаешься на родину и за то же золото вновь наполняешь свой обоз вещами, нужными для войны и для пиров.
– Не на все золото, гипостратег, - ухмыльнулся купец Феодосий.
– Один золотой кладу под порог и один оставляю жене.
– Ты - мудрый торговец, всем известно. Но скажи, Федосий, как бы попало золото твоего тезки-базилевса прямо в твои руки, а из твоих рук - в карманы константинопольской черни, если бы базилевс Аттила ушел с Данувия, предположим, в аравийские пустыни.
Купец раскрыл большой, темный рот и гулко, густо рассмеялся, а закончив это важное дело, подвел торговый итог:
– Не будь базилевса Аттилы, слава ему во веки веков, подданные Восточной Империи погрязли бы в нищете!
Демарат устремил свой разгоревшийся взор на меня:
– Вот видишь, посланник, народу великой Империи никак не прожить и не обойтись без варваров, а предстательствует пред ними за славный римский народ добрый и богатый Феодосий.
– И вновь на купца: - Вспомни, добрый Феодосий, нет ли в твоем обиходе каких-либо особых молитв о тех мечах, что ты везешь на Данувий... Я же, тем временем, представлю посланнику нового Вергилия.
Жестом знаменитой статуи императора Августа гипостратег указал на затесавшегося в маститую компанию юношу. "Юноша бледный со взором горящим" был одет легко, светло, по-древнегречески.
– Вот он, наш
Юноша вздохнул, бледно порозовел и, обведя слушателей отрешенным взором, запел. Голос был некрепок и ломался, но все же благозвучие ясной эллинской речи радовало слух, и картины "туманов", "лугов", "доспехов Аякса потускневших, холодных, покрытых росой" (и как бедолага Аякс очутился на италийских лугах? Неужто он не погиб в морских волнах, а погнался от Трои за ее последним защитником Энеем, первопредком римских императоров?!) - в общем все это звучало приятно.
Древние римляне вместе с еще более древними греками повспоминали еще более былые времена и, грустно помолчав, сошлись в общих аплодисментах.
– Благодарим тебя, сладкоголосый Аристид, - сказал гипостратег, окончательно взявший в руки бразды собрания.
– Но отчего же ты здесь, а не в Афинах? Или, на худой конец, в Равенне? Отчего же ты творишь свои "Энеиду" здесь, среди конского дерьма, среди варварских кибиток? Что же не щедрая рука Валентиниана или Феодосия питают тебя? Почему не слышат твоих поэм их царственные уши?
– Разве мы мало беседовали с тобой об этом, гипостратег Демарат?
– вытягивая шею, поэтически плавно произнес юноша бледный.
– Со мной. Но не с живым гиперборейцем. Поверь, Аристид, ему известна тоска по былым временам, он поймет тебя.
Юноша бледный заговорил почти стихами: "о последних временах", "о падении империй", "о старческой глухоте оракулов Эллады", "о подлых, бескровных и трусливых сердцах последних правителей". Я же согласно кивал - все кивал, кивал и кивал...
– О новой "Энеиде" я упомянул неспроста, - заметил Демарат.
– Наш юный Вергилий нашел древнюю дощечку со священной надписью. Великий базилевс Аттила приходится прямым потомком царю Тесею, основателю Афин. Когда царь Тесей, ступив на берег Крита, пошел в Лабиринт и стал разыскивать в его темных углах Минотавра, он повстречал в темноте некую царевну-амазонку... Как величали ее, Аристид?
– Кикнейя, - ответил поэт, приопустив ресницы.
– Она, как и Тесей, жаждала поразить Минотавра и прославить свой народ, вымирающий от неуёмной женской гордости. Они с Тесеем долго спорили, кому первому свежевать чудовище, сразились между собой, но приметили, что так растратят силы впустую... а лучше будет бросить жребий, кому первому обнажать меч. Выпало Кикнейе. Разумеется, Минотавр знал ходы в своей норе куда лучше пришельцев и долго от них прятался. Достаточно долго, чтобы нападавшим пришлось разбить лагерь и скоротать ночь... Трудно предположить, как они поставили предел ночи, не видя ни заката, ни рассвета. Эта ночь - заметь, посланник, - выпала из всех преданий. Но ее нашел Аристид. И Минотавр был найден, но сопротивлялся достойно. Тесею пришлось помочь Кикнейе, а Кикнейе пришлось помочь Тесею... Сделав дело, они, как и положено любовникам, окончательно потеряли счет времени и спохватились лишь тогда, когда Ариадна, дожидавшаяся Тесея, потеряла терпение и стала дергать снаружи за свою нитку, которую, ты помнишь, за свой конец тянул Тесей, чтобы не потеряться в подземелье... Они грустно и прекрасно простились, Тесей вышел и упросил Ариадну не сматывать свой клубок, объясняя просьбу желанием вернуться и поставить на месте великой битвы с чудовищем памятный камень. Так Кикнейя вышла по той же нити и ускользнула незамеченной. А потом... Что было потом, Аристид?