Хроника расстрелянных островов
Шрифт:
Дубровский подозрительно посмотрел на пропитанные дымом низкие облака: не появятся ли из них новые самолеты? Но бомбардировщики больше не появлялись. В ушах все еще продолжал стоять грохот сражения, болела левая рука, ушибленная откатом ствола.
К орудию подошел Букоткин. Дубровский ужаснулся, увидя перевязанное лицо командира батареи: из-под бинтов виднелись лишь нижняя губа, кончик носа и глаза. Захотелось сделать командиру что-нибудь приятное, обрадовать его, успокоить. Командир часто подходил к клумбе и подолгу простаивал около нее. Может,
Оставив за себя наводчика, Дубровский заторопился к камбузу. Но на месте цветущей клумбы он увидел лишь круглую воронку от снаряда. Опустившись на колени, он стал ползать вокруг воронки в надежде найти под землей вырванные цветы. Под руки попадались только обрывки стеблей и корней. «Вот и сделал подарок командиру!» Он нехотя встал и поднял опрокинутую взрывом скамейку, на которой когда-то в свободные часы сидели краснофлотцы, любуясь цветами. Под скамейкой росла одинокая розовая астра, чудом уцелевшая от взрыва. Присыпанная землей шапка цветка отяжелела и склонилась набок, выгнув дугой тонкий стебелек. Ни огонь, ни взрывы, ни смерть не коснулись его. Цветок прошел все испытания боя и остался невредимым.
Через две минуты Дубровский уже находился на огневой позиции.
— Это вам, товарищ командир, — протянул он астру Букоткину.
— Мне?! — растерялся удивленный Букоткин.
— Берите-берите. Это же ваш любимый цветок. Последний…
— Спасибо, Дубровский, — здоровой рукой потрепал по плечу краснофлотца Букоткин и, чтоб не выдать своего волнения, отвернулся. От цветка повеяло близким и таким дорогим его сердцу. «Ведь это любимые цветы Маши! Как там она одна без меня, да еще с сыном?..»
Заметно прихрамывая, Букоткин по лесной тропинке направился с огневой позиции в землянку, где размещалась санитарная часть батареи. С перешейка доносились сухие винтовочные выстрелы и короткие пулеметные очереди: Карпенко вел бой с воздушным десантом. «Что-то у него там?» — вспомнил Букоткин о комиссаре, решив после перевязки сразу же отправиться на перешеек.
Едва он открыл дверь землянки, как в нос ударил терпкий непривычный запах йода и эфира. Букоткин даже закашлялся.
Военфельдшер, за несколько недель до войны призванный на службу из запаса, был чем-то раздражен и обеспокоен.
«Тяжеловато ему приходится», — подумал Букоткин о фельдшере, терпеливо ожидая, когда тот снимет с него пропитанные кровью бинты.
Военфельдшер наклонился к лицу командира батареи, на Букоткина пахнуло спиртом.
— Вы что, пьяны?!
— Разве в этом соль? — хрипло заговорил военфельдшер.
— В чем же?
— Раненых вон сколько. А конца боя и не видно. Батарея же окружена. Немцы гуманные люди. Они…
— За всех немцев говорить не буду, — перебил Букоткин, — но о фашистах… Извольте. На себе испытал. Вот, — приподнял он раненую руку.
Военфельдшер опустил голову, покраснел. Букоткин с трудом дождался конца перевязки и торопливо вышел из душной землянки
«Подожгли все же дом фашисты. Хорошо, что хозяева ушли».
Внезапно наступившая тишина несколько встревожила Карпенко. Странным показалось, что «юнкерсы» перестали кружить над полуостровом и улетели на материк. Что бы это могло значить? За все время боя только один человек, сигнальщик Кудрявцев, был послан к нему, чтобы сообщить обстановку. Значит, тяжело, если Букоткин не смог больше прислать связного, а телефонная связь еще в самом начале была выведена из строя. Отправить своего связного на батарею Карпенко тоже не имел возможности: все люди были на счету.
Гитлеровский воздушный десант уже четыре раза пытался пробиться через перешеек к батарее, но, встречая меткий ружейно-пулеметный огонь краснофлотцев, фашисты всякий раз отступали, оставляя на поле боя убитых и тяжелораненых. Не помогли им и самолеты. Зарывшимся в землю краснофлотцам бомбы почти не причиняли вреда. Карпенко не ставил себе цели уничтожить весь воздушный десант. Это было невозможно. Достаточно хотя бы сковать действия десанта и не дать ему возможности приблизиться к батарее.
Воспользовавшись минутой затишья, Карпенко хотел было уже послать на батарею своего связного, но в это время по дороге загромыхала батарейная повозка. На ней ехал Букоткин.
— Здорово тебе досталось, — огорчился Карпенко, подойдя к повозке.
— Ну да и мы им вложили по первое число, — краешком губ улыбнулся Букоткин. — Семь катеров с десантом пустили на дно. Сбили «юнкерс» и подожгли миноносец.
Букоткин молча пожал руку комиссару, глядя в его близорукие глаза.
— Если бы не вы здесь, нам пришлось бы совсем туго, — сказал Букоткин.
Карпенко стоял перед Букоткиным, широко расставив ноги, поддерживая кобуру с пистолетом. На поясе у него висели гранаты. Он был похож на боевого революционного матроса, каких Букоткин видел в кино или на рисунках в книгах. Не хватало разве только пулеметной лепты через плечо.
Стали обходить огневые точки. Карпенко шел сзади и подробно расспрашивал о прошедшем бое. Букоткин говорил тихо, с большими паузами. Мешала повязка на лице. При упоминании фамилий погибших Карпенко качал головой. Всех их он хорошо знал с первого дня существования 43-й батареи.
— А кто отличился в бою? — помолчав, спросил он.
— Труднее ответить, кто не отличился, — сказал Букоткин.
Над перешейком показались два «юнкерса».
— Летят. Сейчас будут бомбить. А потом снова пойдут в атаку, — устало сказал Карпенко.
Букоткин повернул к дзоту, где находился станковый пулемет. Не дойдя до укрытия, он увидел, как от головного «юнкерса» стали отделяться точки. Казалось, бомбы надают прямо на них, но взрывы послышались сзади. Букоткин ускорил шаги, но, потеряв равновесие, упал. Глухой взрыв потряс воздух.