ХРОНИКА РУССКОГО
Шрифт:
Вторая часть концерта составлена была из отрывков из двух опер, кои сюжеты взяты из "Мучеников" - эпизод Велледы; помните, в рассказе Эйдора последние слова Велледы "Gaulois! suspendez vos coups, c'est moi qui ai cause vos maux!". Pitre-Cheyalier, историк Бретании, отчизны Шатобриана, переложил эту великолепную прозу в стихи:
Arretez! arretez! Gaulois, posez les armes!
Romains, daignez m'entendre et suspendez vos coups.
Garcia пела еще сильнее, m-r Pollet вторил ей на арфе. Мы рукоплескали от всей души. Слова для duo из оперы Cymodocee также написаны Pitre-Chevalier по прекрасной прозе Шатобриана, в 24-й главе "Мучеников", когда Cymodocee является добровольно на мученическую смерть, пред Эйдором, в римском амфитеатре, где тигры рвутся растерзать их, для увеселения других тигров, кои с своим императором стеклись на торжество веры христианской.
Enfin je vais mourir pour le Dieu que j'adore
Ame qu'en Dieu mon ame adore.
Allons au bonheur eternel.
Шатобриан продолжает: "Les epoux martyrs avaient a peine recu la palme que l'on apergut au milieu des airs une croix de lumiere, semblable a ce labarum qui fit triompher Constantin, la foudre gronda sur le Vatican, colline alors deserte, mais souvent visitee par un Esprit inconnu; l'amphitheatre fut ebranle jusque dans ses fondements. Toutes les statues des idoles tomberent, et Ton entendit, comme autrefois a Jerusalem, une voix qui disait: Les dieux s'en vont".
Но мы остались дослушать прелестную арию того же автора, коею заключила Garcia это двухчасовое пение: "J'ai peur de la raison". Било 6 часов. Все поздравляли молодого автора с необыкновенным талантом и с верною надеждою блистательного успеха; все благодарили милую хозяйку. Шатобриан сидел еще в своих креслах, перед мрамором, гением его одушевленным, умиленный и восторженный произведениями поэта и компониста, им же вдохновенных; сколько блаженных минут доставила ему дружба! Как оживлен, укреплен ею старец, переживший царей и царства, коих лелеял и громил, но не дружбу, для коей сохранил улыбку признательности. Все подходили к старцу с приветливым словом. Он никогда так долго не оставался в аббатстве. Я пожал руку у Рекамье, и не за одно минутное наслаждение, как звук исчезающее! Нет, за пример, за благое чувство, кои оставит она в памяти, в сердце современников: то ободряя талант, то утешая дружбу, то благотворя родине, то прочищая путь для другой бессмертной дружбы в храм бессмертных (Баланшу в Академию), то заслуживая изгнание верностию к славной изгнаннице (Сталь), то навещая темницы, или разделяя опасности с соперниками (Моро) гениального деспота, или в суде встречая политически осужденного: самая яркая черта в ее скромной жизни!
– Сходя с лестницы я почти задохнулся от нервических спазмов в груди, и когда опомнился, увидел, что меня поддерживал старец, к коему ровно за 40 лет пред сим явился я из Геттингена на службу, и старушка теща его.
В сию минуту в цирке Елисейских полей Берлио с своею многочисленною дружиною дает концерт, в коем петербургская певица m-lle Alexandrine Verteuil qui a regu de l'Empereur Nicolas le gracieux surnom de Solowia. "C'est a dire rossignol!
– говорят журналы, - chantera un air du compositeur moscovite Glinka. Ce sera sans doute la premiere fois que l'on aura entendu dans un concert parisien des vers et de la musique russes".
– Глинка давно желал сделаться н здешней публике известным, как миланской и русской; но здесь трудно пробиться сквозь толпу талантов, осаждающих весьма для немногих доступный храм славы.
Сегодня открывается и выставка художественных произведений в Лувре. С первым лучом солнца явлюсь туда.
M-me Ancelot сказала нам, что сегодня же на ее театре Vaudeville дают в первый раз пиесу маркиза Кастеляна, который не удовольствовался забавлять публику на своем домашнем театре, а захотел и сам быть жертвою, или клиентом Жаненя. Завтра же узнаем судьбу маркиза-автора, в "Дебатах". Когда-то я видел иную смесь на театре Кастеляна: m-me Lafont, жену скрипача, в одной пиесе с герцогинею d'Abrantes; последнюю в роли субретки.
17/5 марта. Сегодня опять провел я часа два у Рекамье, и опять в многолюдной беседе. Когда вошел Дефрен, то мы все встретили его рукоплесканием; но разговор, всеобщий и частный, был почти во все время об "Истории" Тьера: Шатобриан прочел уже весь первый том и хвалил слог историка, созревшего в течении 15 лет после его "Истории революции", особенно после первого издания оной, в коем автор сделал и некоторые перемены, и не в одной редакции, смягчив и суждения свои, например о герцогах Орлеанских. Шатобриан сказал мне, что ему всегда казалось, что Mignet был как бы вдохновением Тьера-историка: "C'est Mignet qui l'a inspire". Я спросил его: "Не Manuel {26} ли их обоих?" - и старался доказать примерами из введения Mignet к царствованию Людовика XIV, в его "Истории войны за испанское наследство", что Mignet
– Некоторые из дам, бывших в салоне, читали отрывки из V тома Тьера, еще не отпечатанного, где Тьер, не оправдывая совершенно Наполеона в убийстве герцога Ангиенского, находит, что осуждение и казнь его во рве Венсенском "n'etait pas juste, mais legale". Тьер силится доказать это признанием самого герцога д'Ангиенского в участии в заговоре против императора. Тьер, как и Шатобриан в своих загробных записках, полагает, что Талейран был главнейшим подстрекателем Наполеона к сему злодеянию.
Вы читали уже портрет Талейрана, Тьером начертанный, вот одна черта из него: М. de Talleyrand etait doue d'une adresse utile et il rendait au premier Consul de veritables services par son penchant a ne rien faire!-Тьер помнил, вероятно, когда писал этот портрет, слова самого Талейрана, при вступлении в министерство, обращенные им к чиновникам: "Et surtout, Messieurs, point de zele".
– В портрете Фуше, с негодованием и Шатобриан и дамы прочли эти слова: "М. Fouche etait un personnage intelligent et ruse, ni bon, ni mechant".
– "Как!" - вскричал современник его злодеяниям - Hochet: Fouche n'etait pas mechant, lui, qui, a Lyon, voyant plus de 300 soit-disant revoltes, menes devant sa fenetre au supplice, s'ecriait: "Je nage dans la joie: voila 300 scelerats qu'on va guillotiner". Я подкрепил этот факт другими злодеяниями экс-ораторианца. Обвиняли Тьера также и в пристрастном уменьшении заслуг некоторых лиц, коим сам Наполеон неблагоприятствовал; напр. к Могеаи, коего военным талантом Тьер не отдает полной справедливости. (Дочь Могеаи, наша пенсионерка, - 30 тысяч рублей!).
M-me Courval, обольщенная, как и Лерминье, некоторыми похвалами а Тьере, говорила вчера об нем с благодарностию.
– Келлерману Наполеон никогда не мог простить его быстрое и решительное движение при Маренго (сказывают в полпьяна совершенное), и Тьер, как вы видели, упоминает о нем почти мимоходом. От историка-энтузиаста перешли к его герою: все-* ведущий и в полвека ничего не забывший Hochet - приводил примеры слабостей и даже мщения Наполеона: он был гонитель добродетели, таланта, красоты; как простить ему изгнание Сталь и Рекамье? Хозяйка наша опустила глаза. Hochet вспомнил словцо одного моралиста времен Империи о Наполеоне: "И connaissait le bien, mais il preferait le mal". Я припомнил приговор барона Штейна в 1813 году в пылу патриотического его негодования над неумолимым завоевателем произнесенный: "C'est Tibere au 19-me siecle". Но никто не хотел признать в нем качеств римского тирана.
Между тем парижское издание Тьера, в 10 тысяч экземпляров, уже раскуплено в первые два дни; вероятно также и бельгийское, и на новое уже более 6 тысяч подписчиков в одном Париже! Автор получил за свою книгу 540 тысяч франков и сверх того выговорил 20 тысяч франков секретарю своему. Уверяют, что он не пишет, а диктует историю. Я спросил Шатобриана, всегда ли он диктовал свои сочинения? Он отвечал, что он прежде сам писал; но уже лет 6 или 7 как диктует. Если Шатобриан прочел то, что Тьер, кажется в 3-м томе, еще не вышедшем, говорит об нем по случаю статьи Фонтана о "Гении христианства", то он не может быть доволен второстепенным бессмертием, обещаемым его творению "Le genie du Christianisme vivra, fortement lie a une epoque memorable, il vivra, comme ces frises sculptees sur le marbre d'un edifice vivent avec le monument qui les porte", Едва ли не справедливо.
К удивлению моему прочел объявление об "Истории реформации", Лиги (de la ligue) и царствования Генриха IV, par m-r Mignet также в 10 частях: они выйдут в течение этого года! Еще недавно уверял он меня, что труд его медленно подвигается.
Вчера в "Constitutionnel", а сегодня в "Siecle" - новые статьи об истории Тьера, первый - вассал Тьера, и похвала его не совсем беспристрастна; второй также не антагонист историку Наполеона в политике. Статья первого примечательна по указаниям, - вероятно из предисловия– на источники, из коих Тьер черпал не только факты, но самые беглые мысли Наполеона, начатки оных. Не только - оффициальные документы, вся переписка, беспрерывная и непостижимая по своей многочисленности, с маршалами, с дипломатами, с министрами, с государями, с учеными, с префектами; но самые мелкие записки Наполеона, или им диктованные, - самые зародыши планов проектов его о войне и мире, об устройстве армий и о движении их и проч.
– инструкции, приказы и проказы полководцев и великого администратора: все сохранилось почти неприкосновенным и покоилось вместе с портфелями Бурбонов старшей линии!