Хроника времен Василия Сталина
Шрифт:
— У нас большая беда, большое горе, — услышал я наконец тихий, но четкий голос Сталина. — Немец прорвал оборону под Вязьмой, окружено шестнадцать наших дивизий.
После некоторой паузы, то ли спрашивая меня, то ли обращаясь к себе, Сталин также тихо сказал:
— Что будем делать? Что будем делать?
Видимо, происшедшее ошеломило его.
Потом он поднял голову, посмотрел на меня. Никогда — ни прежде, ни после этого — мне не приходилось видеть человеческого лица с выражением такой душевной муки. Мы встречались с ним и разговаривали не более двух дней тому назад, но за эти два дня он сильно осунулся.
Ответить что-либо, дать какой-то совет я, естественно, не мог, и Сталин, конечно, понимал это.
Вошел помощник, доложил, что прибыл Борис Михайлович Шапошников. Сталин встал, сказал, чтобы он входил. На лице его не осталось и следа от только что переживаемых чувств. Начались доклады.
Получив задание, я вскоре уехал.
…Прошло несколько дней. На аэродромы нашей дивизии начали садиться и в одиночку и группами самолеты других дивизий. Это были машины, уходившие из-под вражеских ударов с фронтовых аэродромов. Скоро набралось три полка: пикировщики, штурмовики, бомбардировщики ТБ-3, и я получил распоряжение включать их «пока что» в состав нашей дивизии. Всего вместе с нашими боевыми машинами у нас оказалось более четырехсот самолетов. Большая часть из них была неисправна, а между тем к полетам по глубоким тылам противника прибавились боевые задачи по взаимодействию с наземными войсками. Штаб дивизии, по сути дела, стал работать круглые сутки: днем поднимались в воздух и шли выполнять боевые задания пикировщики, штурмовики и бомбардировщики, ночью — снова бомбардировщики. Задачи нам ставили то непосредственно Ставка, то командование ВВС. Нередко эти задачи противоречили одна другой. Я решил доложить генералу Угарову и просить его внести ясность — чьи указания мне выполнять?
Вскоре меня снова вызвали в Ставку. Там ставились задачи фронтовой авиации. Нужно было прикрыть выгрузку стрелковой дивизии на одной из фронтовых станций.
— Вы можете это выполнить? — обратился Сталин к Жигареву.
— Могу, товарищ Сталин, — ответил Жигарев.
— А хватит ли у вас на все истребителей? — последовал опять вопрос.
— Хватит, товарищ Сталин.
— Ну, хорошо. Мы об этом сообщим фронту, — сказал Сталин.
Получив задание для своей дивизии, я попросил Жигарева принять меня для уточнения постановки боевых задач для дивизии в дальнейшем.
— Хорошо, поедемте со мной. Действительно, мне на вас жаловались: вы не всегда выполняете поставленные нашим штабом задачи…
По приезде в штаб ВВС Жигарев вызвал оперативных работников и дал указание, чтобы перед тем, как ставить те или иные задачи моей дивизии, уточнять, есть ли задания от Ставки.
— Задания Ставки выполнять немедленно, без предварительных докладов штабу ВВС, — заметил командующий.
Вопрос, тревоживший меня, был решен».
А что же происходило в те дни в столице? В своей тетради 11 октября дивизионный комиссар К. Ф. Телегин записал: «В Москве по-прежнему царило спокойствие, сосредоточенность во всех звеньях государственного и местного управления, на производстве, среди населения. Ни нервозности, ни сутолоки».
Но спустя четыре дня вот что вспоминает бывший нарком авиапромышленности А. И. Шахурин:
«4–5 октября 1941 г. в 11 часов утра наркомы были вызваны в Кремль. Из приемной всех пригласили пройти в зал заседаний Совнаркома. Обычных шуток, сопутствовавших довоенным встречам наркомов, не было и в помине. Все сосредоточены, угрюмо-суровы, спокойны. Через минуту вошел В. М. Молотов и, не садясь в председательское кресло, с ходу объявил: „Наркомы сегодня должны выехать из Москвы в места, указанные для перебазирования их наркоматов…”»
Зампред СНК СССР А. Микоян рассказывал, как наркомы были буквально ошарашены фактом их отправки в эвакуацию, а также тем, что осуществить ее предстояло за один день!..
«Было решено выдать рабочим на заводах вперед двухнедельный
Подъезжая к заводу, вижу: около заводских ворот стоят толпы рабочих. Похоже, что идет неорганизованный митинг. У самого входа на территорию завода стоит Лихачев, рядом Крестьянинов, оба ругаются. Я спросил, что происходит, почему собралось столько народу. Лихачев ответил, что рабочие хотят пройти в цехи работать, а он не может их туда пустить, так как завод заминирован.
Рабочие узнали меня. Кто-то выступил вперед и спросил, почему их не пускают на завод. Послышались выкрики:
— Что происходит в Москве?
— Почему правительство удрало?
— Где секретарь парткома завода и секретарь комитета комсомола?
— Почему никто ничего не объясняет?
— Почему не пускают на завод?
Я выслушал спокойно, потом сказал:
— Товарищи, зачем возмущаться? Война идет. Всякое может быть. Кто вам сказал, что правительство убежало из Москвы? Это провокационные слухи. Правительство не убежало. Кому надо быть в Москве, находятся здесь. Сталин в Москве, и все, кому необходимо быть здесь, находятся в столице. А уехали наркоматы, потому что им нечего делать в Москве, когда фронт подошел к стенам города. Они должны руководить промышленностью, хозяйством страны. Это удобнее делать не из фронтового города. Нас можно упрекнуть только в том, что не сделали этого раньше. Сейчас это делается вполне продуманно, по указанию ЦК партии, ГКО и Совнаркома. А вы почему шумите? — спросил я. — Вам же выдано жалованье за две недели вперед. Сейчас от вас требуется полное спокойствие, неукоснительное подчинение распоряжениям властей, высокая организованность. Я прошу вас разойтись по домам и не нападать на директора, он не решает этого вопроса, а только выполняет указания правительства.
Постепенно рабочие успокоились и стали расходиться. В полдень в Кремль на квартиру Сталина вызвали Шахурина. Туда прибыли и члены Политбюро. Поздоровавшись со всеми, Сталин спросил:
— Как дела в Москве?
Заслушав информацию, обратился к Щербакову:
— Нужно немедленно наладить работу трамвая и метро. Открыть булочные, магазины, столовые, а такие лечебные учреждения с тем составом врачей, которые остались в городе. Вам и Пронину сегодня выступить по радио, призвать к спокойствию, стойкости, сказать, что нормальная работа транспорта, столовых и других учреждений бытового обслуживания будет обеспечена.
— Совещание, — как отмечает Шахурин, — было коротким. Через несколько минут Сталин сказал: „Ну, все”. И мы разошлись, каждый по своим делам».
Это совещание состоялось сразу же после встречи Сталина с первыми секретарями Ярославского, Ивановского и Горьковского обкомов партии и секретарей городских комитетов. Собравшись в рабочем кабинете Сталина в ночь на 15 октября, до утра рассматривали партийные работники многие важные вопросы, связанные с обороной трех областей. На столе у Сталина лежала крупномасштабная карта, и он подробно объяснял всем схему строительства укреплений, прикрывающих Углич, Рыбинск, Ярославль, Кострому, города Ивановской и Горьковской областей, выслушивал мнение местных работников об этом плане обороны. Тогда первый секретарь Ярославского обкома партии Н. С. Патоличев обратился к Сталину: