Хроника времен Василия Сталина
Шрифт:
Тайна приоткрывается воспоминаниями Капитолины Георгиевны. Они то по-женски непосредственные, задушевные, то вдруг тревожные, до боли гнетущие, когда уж и сам не рад и винишься, что разбередил старые раны.
— Однажды я приехала в тюрьму очень уставшая — добираться было трудно, — рассказывает Капитолина Георгиевна. — Прилегла на железную койку отдохнуть, а Василь сел рядом и стал говорить. Говорил он долго, я слушала не слишком внимательно, но запомнилось, как он просил, чтобы я не всякому верила, что мне будут передавать о нем… Потом только поняла: Василь наговорил на меня, показал на следствии специально в невыгодном свете, чтобы не таскали за его «дело»…
Вообще Василь был прекрасный муж и хозяин — пока не выпьет. Первое время мы жили замечательно. Дружили — наша семья, Юра Жданов со Светой и семья Шверника. Ходили на пляж, рядились как индейцы. Было весело! Василь умел рассказывать анекдоты, особенно еврейские. Он обладал чувством юмора, но иногда Люся Шверник просила: «Вася, Вася, ну поменьше русского фольклё-ёру…» — Капитолина Георгиевна вспоминает былое, и все тяжелое отступает — его словно и не было в жизни с Василием, но вдруг опять в памяти промелькнет что-то такое, о чем лучше бы не вспоминать:
— Человек он был непредсказуемый: не знаешь, что будет через минуту. Всегда нужна готовность парировать, сдерживать его поступки…
Капитолина Георгиевна рассказала случай, который, похоже; не вписывался в благоразумные правила хорошего тона. А мне, положа руку на сердце, подумалось о другом — как все же прекрасна жизнь в небе! Пусть хоть на миг, но ты оставляешь эту грешную землю и один на один со стихией, словно перед самим Богом, исповедуешься и очищаешься от всего наносного, мелкого, подлого, что порой заползает и в мужественное сердце.
…— Так вот, мы летели на стареньком «Дугласе» в Сочи. Я настраивалась отдохнуть, поплавать вдоволь. Василь сидел рядом, дремал, но просил разбудить его, когда перелетим перевал. Я и сама-то заснула, а пробудилась от какой-то тяжести — меня вдавливала в спинку сиденья неведомая сила! Это была перегрузка… Василя рядом не было, я поняла, что он в кабине пилотов, и в следующее мгновение оказалась в воздухе. Оно было быстротечно — какие-то секунды, потом я грохнулась о дверцы кабины, ухватилась за кресло и в бортовое стекло «Дугласа» увидела, как машина падает вниз… А внизу было море, и, помню, все лодки, катера, пароходы расплывались в стороны.
Самолет вышел из пикирования над самой водой. Запомнились еще бледные лица летчиков. «Чуть не погибли!» — заметил после приземления командир экипажа. А Василий смеялся: «Это я тебе показал „мертвую петлю”».
Куда как круче в жизни летчика Василия окажется петля другая…
Письма любимым
Когда приговор был состряпан и Василия Сталина упрятали под чужой фамилией во Владимирскую тюрьму, он мог не скрывать своего отношения к людям, которых оберег, как сумел, от моральных пыток, вот и первое письмо — жене Капитолине. По-деловому кратко, сдержанно — тюремная обстановка еще не ясна — в нем сообщалось:
«Нахожусь: город Владимир (Владимирская тюрьма).
По приезде обратиться надо к начальнику тюрьмы или его заместителю. Это письмо предъявить, и оно сослужит службу пропуска. Короче, меня вызовут.
Добираться из Москвы можно:
1. Автобусом — 5 часов езды.
2. Поездом — 6 часов езды.
3. Автомашиной — 3–3,5 часа езды.
Хорошо бы тебе приехать вместе со Светланой[5]. Но если она не сможет или задержится, приезжай одна, не оттягивай приезд из-за нее. Захвати для меня денег. Без денег здесь туго. Купи сигарет «Ароматные» (пачек 100) и спички, и сахару.
Об остальном объясню и договоримся здесь, на месте. Ни с кем (даже с родными) пока не говори ни о чем. То же скажи Светлане. Сначала нужно повидаться.
Жду.
Василь
9 января 1956 г.».
Получив ответ, Василий не скрывает радости:
«18.2.56 г.
Мамка милая!
Первая ласточка, хотя и небольшая, но все же долетела. Жаль, что Линушка[6] не написала ни строчки… Хотя ты далеко, но с письмом как будто приблизилась и находишься рядом. Не думал, что листок бумаги может так взволновать. Ты не представляешь, как приятно в этом «дворце» получить даже такое небольшое и бестолковое, но теплое посланьице!.. Твое тепло лучше всяких лекарств, и раз оно греет меня — мне сам черт не страшен!..
Крепко всех целую.
Твой Василь».
Следом он пишет еще письмо, и эти послания любимой будут чередоваться со встречами, опережать друг друга — торопить время, застывшее в тюремных застенках…
«21.2.56 г.
Дорогая моя!
Ждал твоего письма, но оно, очевидно, еще не на-. писано. Как доехала? Как твое горло? Ходила ли к врачу? Мне кажется, что нужно обратиться к хорошему специалисту. Может, Евгений Михайлович окажет тебе в этом содействие? Не следует тянуть. Чем скорее ты займешься своим здоровьем, тем меньше я буду беспокоиться…
Живу от встречи до встречи с тобой. Неделя разлуки тянется, как старая кляча. Ты не представляешь, какой бальзам для моей истрепанной нервной системы да и вообще для души эти встречи. Знать, что о тебе беспокоятся, что ты кому-то нужен… Без тебя мне было бы очень трудно. Многим я тебе обязан, а самое главное — верой в человека. Если бы и ты заставила меня разочароваться в человеческой порядочности, то не знаю ;— вынес ли бы я всю эту тяжесть, навалившуюся на меня.
Крепко тебя целую, дорогая моя.
Василь».
«20.2.56 г.
Родная моя!
Как приятно, что ты написала. Очень рад, что в школе в основном все хорошо. Русский язык — не такая простая штука. Не одной тебе он приносит неприятности. Дело это поправимое, но потрудиться придется немало. Ты у меня молодец, и я уверен, что сие нелегкое дело осилишь…
Ты пишешь, что «об институте сейчас пока как-то и не думала, без вашего с мамой совета этот вопрос не решу». Это должно быть не так. Ты и только ты должна решить, а помочь тебе в этом, конечно, мы обязаны. Мой тебе совет: