Хроники Эллизора. Трилогия
Шрифт:
Голос мамаши Зорро звучал грубо, да и за словом в карман она не лезла:
– - Ну, что еле стоишь?
– - первым делом наорала она на Беллу.
– - Всё, не у мамочки ты уже тут. Будешь инструмент подавать, да следи, чтоб инструмент был чистый, быстрей мой руки и протри их спиртом, вон в той банке спирт!
Белла была вынуждена повиноваться, с трудом сдерживая слёзы. Времени для того, чтобы прийти в себя после битвы, учинённой Оззи, у неё не было.
Больше всего опасений у мамаши Зорро вызвала колотая рана в боку одного из стражников: даже если жизненно важные органы не задеты, неизвестно, не попала ли в рану инфекция. Две другие раны, хотя и потребовали серьёзной обработки, но угрозы для жизни не представляли.
Закончив работу, "мамаша" нацедила в чашку из банки спирт, выпила, не разбавляя, и не поморщилась.
– - Тебе не предлагаю, мала ещё... Вот, чайник, возьми у стражи кипяток в титане, завари чаю!
За чаем с бутербродами и вареньем Белла, наконец, не выдержала и расплакалась.
– - Ну вот, ещё этого не хватало!
– - главврач не любила сантиментов.
– - Ты это мне прекращай! Тюрьма слезам не верит! Работать ты умеешь! А рыданиями здесь никого не проймёшь!
– - затем ещё отхлебнула из кружки и немного смягчилась: -- Ну, ладно, рассказывай, что у тебя там за история?
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
ТЮРЕМНЫЕ ПОХОЖДЕНИЯ
АНАСИСА
И ТЮРЕМНЫЕ ЗАПИСКИ ЛЕОНАРДА
На следующий день после чудесного исцеления Анасис первым делом отправился в тюрьму, где хотел допросить Леонарда и Чужестранца. Точнее, с утра он этим желанием горел, просто рвался в бой, как никогда ранее. Конечно, и раньше Главный хранитель был бойцом, но более чем расчётливым, никогда не выходившим на поединок с открытым забралом, не взвесив, не пересчитав всех наличествующих у него сил. Однако в то утро Анасисом владело удивительное безрассудство, он был почти уверен, что и один в поле -- воин.
Погода царила совсем летняя: жара, сушь и безветрие. Улицы Эллизора, по которым ехал в коляске, влекомый рыжей кобылой, Главный хранитель казались малолюдными. Большинство совершеннолетних жителей клана, за исключением стариков, больных, инвалидов и членов Высшего Совета с семьями, мобилизовали на уборку урожая и осеннюю заготовку рыбы. Хорошо ещё, что Леонарда арестовали совсем недавно, ведь именно благодаря его авторитету регулярные мобилизационные работы осуществлялись сравнительно легко.
Уже неоднократно Анасис задумывался над тем, что управленческая структура Высшего Совета слишком примитивна и не очень-то эффективна: многое зависит от авторитета конкретной личности, находящейся во главе управления теми или иными вопросами. То ли дело в некоторых других кланах, где неизбежно пришли к сакрализации, возвышению имеющейся структуры власти. Не зря же во главе Маггрейда последнее десятилетие стоит Империус, под которого просто так не подкопаешься. А как иначе? Как ещё управлять такой махиной, как тот же Маггрейд, без выстроенной вертикали власти? Насколько меньше Эллизор, но и в нём хранителям всё сложней осуществлять коллегиальное управление. Но проблема в том, что такая форма прописана в самом Законе и никто не дерзнёт менять патриархальную форму правления, до тех пор, пока не будет изменён сам Закон. Но кто может дерзать вносить изменение в то, что для большинства является незыблемым и закреплено авторитетом высшего происхождения?
Правда, если спросить у самого Анасиса, каково в точности происхождение Закона, он не смог бы ответить. Ведь, положа руку на сердце, он и сам толком не знал этого: уж очень много катаклизмов нагромождено между тем историческим моментом, когда Закон был дан, обретён или, так или иначе, сформулирован легендарным спасителем клана Михаилом, и современностью, когда Закон уже не в новинку и свежесть восприятия Его параграфов явно потускнела. Большинство добропорядочных эллизорцев, конечно, думают, что Закон дан Михаилу высшими силами, но Анасис, как и некоторая часть критически мыслящих членов Совета, скорее, допускал, что сие есть, скорее, некие Тайные силы, чем в прямом смысле высшие... Что и говорить, излишний мистицизм чужд практически мыслящим членам Совета. Мало того, мистицизм как таковой среди членов совета находится под подозрением. Это пусть рядовые члены клана пребывают в иллюзиях, а члены Высшего Совета и одновременно хранители Закона должны мыслить трезво и рационально, дабы успешно управлять жизнедеятельностью клана.
Разумеется, сам Анасис не имел ничего против ритуалов и атрибутики, связанной с хранением и возвещением Закона. Для этих минут он облачался подобающим образом. И сами эти одежды, и торжественные ритуалы в Совете Закона доставляли ему видимое эстетическое удовольствие, даже удовлетворение, но никогда при этом он не думал и не ощущал, что за всем этим стоит нечто большее, чем некое красивое приложение к той власти, которой обладал Главный хранитель как по долгу службы, так и по мере личного преуспеяния в ней. Разумеется, порой приключались моменты, когда очевидность того, что Эллизор благоденствует не иначе как чудом, делалась неоспоримой, но сам Анасис в такие минуты предпочитал мысленно в эту самую очевидность не вдаваться, и она присутствовала в его сознании, что называется, в фоновом режиме.
Итак, Главный хранитель не спеша добрался до тюрьмы, бодро выскочил из коляски и на минуту задержался, щурясь на ярком солнце. Ему показалось, что вернулось прежнее головокружение, но глядя на окружающий мир, на слегка желтеющую листву и пожухлую траву под ногами, на стены тюрьмы из белого известкового камня, на стражника-часового с большим арбалетом на ремне и коротким мечом на поясе, он успокоился и постарался осознать себя твёрдо стоящим на своих двоих. Нет, голова не болела и не кружилась, в голове было пусто и звонко, как и в сердце, и на самом деле, так никогда раньше не бывало, мир стал другим, он куда-то сдвинулся-задвинулся, или, точнее, Главный хранитель стал другим и теперь смотрел на земной мир словно бы из другого измерения.
Нельзя сказать, что это напугало Анасиса. Скорее, он просто уже не понимал, что это может быть поводом для испуга, и поэтому просто тряхнул головой и этаким моложавым седеющим здоровяком проследовал в канцелярию тюрьмы Эллизора.
О сколько великих творений создано в тюрьме и в заключении, а также и после оных! На скольких деятелей культуры тюрьма повлияла благотворно -- так что хоть вводи обязательную отсидку для тех, кто желал бы сделаться не пустяшным писателем или поэтом. Один пиит так и написал: "Решётка ржавая, спасибо, спасибо, старая тюрьма!" А уж для властителей или политических деятелей отсутствие в биографии тюремного срока в борьбе за свободу и права человека будет и вовсе непростительной лакуной, лишающей какой бы то ни было надежды на успех! Если на белом свете вдруг исчезнут все тюрьмы, то хоть небольшую часть из них нужно будет обязательно отстроить заново, дабы заполнить людьми творческими, нуждающимися в уединении и сугубых переживаниях! А сколько в суровом тюремном быте примеров изобретательности человеческого ума?! Один пишет свои бессмертные революционные тезисы молоком, сделав из булки чернильницу, то есть, правильней будет сказать, молочницу. Другой... тоненькой проволочкой в течение двадцати лет успешно перепиливает толстенную решетку. Третий и вовсе умудряется вместо почившего собрата прикинуться трупом и таким образом попадает на волю... В общем, нет границ для пытливого тюремного разума, и настоящую свободу не задушишь, не убьёшь!
Вот и Леонард решил зря время в заключении не терять. Ему, как одному из почётных членов Высшего Совета, пусть и угодившему под обвинение в нарушении Закона, не посмели отказать в тетради и чернилах, и теперь, когда у него появилось неожиданно много свободного времени, Леонард взялся излагать на бумаге трактат, который он хотел назвать "Записки о Законе и Эллизоре".
Предполагалось, тем самым, сочинение пространное, не вполне определённого жанра. Поскольку и ранее Леонард урывками вел дневниковые записи, то сейчас он решил изложить свое понимание известной ему истории Эллизора -- по крайней мере, того, чему он был свидетелем или в чём принимал непосредственное участие. Наибольшую же трудность для осмысления представляли события двадцатипятилетней давности. Тогда Эллизор почти достиг первоначальной стабильности, и уже казалось, что можно надеяться на продолжительный мир, как вдруг произошло нашествие обров, которое чуть не разрушило не только внешнее благополучие клана, но едва не сломило и внутреннее единство вместе с почитанием и следованием Закону. К сожалению, сам Леонард не знал многого из того, что произошло в те дни. Он был тогда ещё сравнительно молодым тридцатилетним человеком. Да, он уже имел двух сыновей от любимой жены, но ещё не участвовал в принятии высших клановых решений. Решения принимали его старший брат Леонид и Анасис, уже тогда притязавший на первые роли в Совете Закона.