Хроники Эллизора. Трилогия
Шрифт:
Леонид слыл мужественным и благородным воином и был главой ратного ополчения Эллизора. Хотя в принципе авторитет Леонида был выше, Анасис упорно находился с Леонидом в несогласии. Хитрость и лесть помогали Главному хранителю уже и тогда, и фактически на тот момент в клане воцарилось двоевластие с определённым личным перевесом в сторону Леонида. И надо же было случиться тому, что именно в те дни со стороны безлюдных северных степей накатила орда жестоких варваров обров, искавших поживы и более удобных мест для обитания. Леонард отправился во главе отряда разведки оценить степень опасности и сроки возможного вторжения. Увидеться со своим братом Леонидом ему больше не пришлось. Под Фарраном разведчики с ходу приняли бой с большим авангардом обров и, хотя положили много противников, почти все погибли, за исключением Леонарда, который тяжелораненым попал в плен. Обры не стали добивать его, собираясь использовать для получения выкупа или же для ведения
Тогда же в Эллизоре между Анасисом и Леонидом произошла крупная публичная ссора из-за того, что на экстренном заседании Совета они не смогли прийти к единому мнению. Леонид настаивал на том, чтобы всем кланом подняться на оборону Эллизора. Анасис предлагал сдаться на милость победителей под тем предлогом, что обры слишком многочисленны и сопротивление только ожесточит их и приведёт к полному уничтожению Эллизора. Единогласного решения на Совете так и не было принято. Леонид с Анасисом расстались врагами. Леонид на свой страх и риск собрал добровольцев и доблестно сложил свою голову в бою. Однако произошло чудо: обры решили не связываться с Эллизором и просочились мимо и южнее, где позже покорились Маггрейду и фактически были ассимилированы. Леонида объявили героем Эллизора, однако и Анасис умудрился удержаться у власти, поскольку большинство членов Совета решили, что в столь судьбоносный момент нельзя дискредитировать высшую власть слишком заметными переменами в ней.
Но не все из посвящённых в истинную подоплёку происшедшего были согласны с этой страусиной политикой. Сын Леонида Савватий откололся от клана и в знак протеста ушёл в Лавретанию, где основал свой клан, судьба которого, впрочем, не очень задалась, скорей всего, из-за слишком уединённого места обитания. Когда из плена вернулся Леонард, то ему, и как герою, и как младшему брату спасителя от обров, воздали всяческую хвалу и единогласно сделали хранителем Закона и членом Высшего Совета. Но оставалось нечто, о чем Леонард имел лишь смутные подозрения и что напрямую касалось судьбы самого главного в Эллизоре -- Закона. Об этом могли знать немногие: Анасис и не исключено что Савватий. Но если Анасис, естественно, никогда бы не признался по доброй воле, то ушедший в Лавретанию Савватий повёл себя странно. Однажды он явился к Леонарду и заявил нечто такое, чему хранитель Леонард просто не поверил. Слишком фантастично звучала версия Савватия...
Дойдя в своих записках до столкновения с Савватием, Леонард задумался. Собственно, все эти годы происшедшая тогда размолвка не давала ему покоя. "Поведение Савватия показалось мне, мягко говоря, странным, -- написал Леонард, -- У меня даже возникли сомнения в его психическом здоровье. Ни в чём я перед ним виноват не был... В то время как его отец и мой брат пал в схватке с обрами, а Главный хранитель Анасис вынашивал какие-то свои, увы, нечистоплотные планы, я раненным попал в плен к обрами, почему уже никак не мог повлиять на ситуацию. Мой племянник Савватий, тогда совсем юный, принял решение уйти из Эллизора, чтобы обосноваться в Лавретании. Насколько я знаю, во всей этой истории скрывается какая-то тайна. Не исключено, что уход Савватия сопровождался покушением на Анасиса. Свидетелем, а может быть и спасителем Анасиса от гнева Савватия, насколько я знаю, выступал Корнилий, но и он всегда хранил молчание на этот счёт. Но вот почему Савватий до сего дня продолжает чуждаться меня и моих детей, словно я тоже в чём-то виноват, этого я так и не могу понять... Правда, в последние годы он несколько раз бывал в Эллизоре, навещал и нас с Оззи, но никакой откровенности не проявлял, все больше помалкивал".
Здесь Леонард остановился и понял, что пишет неправду. Точнее, далеко не всю правду. Он пишет так, как будто читатель его записок будет человеком со стороны, не имеющим к тайнам Закона никакого отношения. Поэтому "Записки о Законе и Эллизоре" выходили невольно приукрашенными, подлакированными. И сейчас, когда Леонард хотел и дальше продолжить излагать свои соображения, одна страшная мысли окончательно сформировалась в его сознании: он, Леонард, все эти годы врал самому себе и сам себя успокаивал, тогда как подлинная история Эллизора является совсем другой, не той, что по сей день жила в его хранительской памяти.
Но окончательно принять эту мысль и согласиться с ней Леонард в тот момент не успел: дверь камеры распахнулась и вошёл неожиданно выздоровевший Анасис.
ГЛАВА
ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
ОЗЗИ УГРОЖАЕТ НОВАЯ
ОПАСНОСТЬ
Главный хранитель решил действовать неспешно и начал издалека. Перед этим он с полчаса просидел в тюремной канцелярии, где выпил два бокала своего любимого сухого вина и закусил парой бисквитов с изюмом. После болезни и чудесного исцеления Анасис вновь обрел хороший аппетит. Может быть, даже слишком хороший, что немного смущало хранителя, ведь в предстоящем разбирательстве по делу Чужестранца требовалась максимальная собранность -- мысли же его всё время устремлялись к предметам явно приземлённым, как то ароматная жареная курочка или литр холодного красного вина. Тем не менее Анасис постарался как можно тщательней продумать стратегию своей беседы с Леонардом. Несомненно, тот много чего знал. Плохо было то, что сам Анасис не ведал, что его противник знает наверняка, о чём догадываться, а что осталось за бортом внимания этого правдолюбца. Хуже всего то, что Анасис и сам не имел полного представления о событиях двадцатипятилетней давности, когда из-за неожиданного нашествия обров нынешней глава Совета Эллизора чуть не лишился своего хранительского статуса, а авторитет его и вообще пошатнулся, тогда как этот выскочка-воин Леонид увенчал своё имя посмертной славой всеобщего защитника. Анасис тогда приложил много усилий и средств, чтобы не только удержаться у власти, но и чтобы не дать захватить её всей этой леонидовской компании. Но если Савватия после публичной ссоры ещё удалось спровадить в Лавретанию, то неожиданно вернувшийся из плена Леонард занял в Совете далеко не последнее место, потому как его боевую славу не получалось перебить интригами или подкупом. Разве что вот сейчас настал момент, который нельзя упустить.
Но, самое главное -- Анасис не представлял степени осведомлённости Леонарда о том, что произошло внутри Совета во время эпопеи с обрами. Возможно, находясь в плену, Леонард много чего и пропустил. Его племянничек Савватий всё же решил помалкивать. Как думал Анасис, из опасений публично раскрыть правду, потому что ещё не известно, к каким последствиям для всего клана знание такой правды приведёт: устоит ли в таком случае Эллизор вообще? И ведь правильно сын и племянник героических защитников решил молчать, очень даже премудро поступил! Даже история с Чужестранцем покажется детским лепетом по сравнению с тем, что произошло тогда, уже четверть века назад... Однако что же именно знает Леонард или о чём может догадываться? Ведь даже Деора кое-что знает о тайнах Закона... Откуда спрашивается? Не иначе как покойная жена Анасиса и разболтала в своё время... При воспоминании о жене у Анасиса начало портиться настроение. Всё-таки он её любил, и если бы она не сошла с ума, многое могло быть по-другому.
В камере Анасис присел напротив Леонарда за тем же столиком, что и в прошлый раз, и осмотрелся. Тюрьма как тюрьма, камера как камера. Ничего за несколько дней не изменилось. Леонард выглядел неплохо. Нисколько не удручён, скорее, напротив, вид вполне сосредоточенный, разве что прибавилось седины или, точнее, тёмных волос сильно поубавилось, так что почти и не осталось уже. Главный хранитель, как всегда, попытался не выходить из своей роли добрячка, взял тон искренний, сочувственный, но очень скоро заметил, что переигрывает. То, что раньше получалось само собой и со стороны выглядело как настоящая расположенность к собеседнику, сейчас давалось со страшным трудом через имитацию сочувствия. И вот теперь в камере у Леонарда Главный хранитель ощутил, что его былые навыки, как сказали бы некоторые философы прошлого, "к осуществлению себя в симулятивной реальности", явно иссякли и что очень хотелось бы не расточать словеса, но как следует избить этого упрямца своим руками, точнее -- кулаками! В кровь, вдрызг, до выбитых зубов и сломанной челюсти... Глухое томящее раздражение, ранее таившееся в сердце Анасиса, перестало скрывать себя и выросло в яростного зверя, рвущегося из клетки вон, пытающегося грызть металлические прутья, хотя это не могло дать ни свободы, ни окончательного самоуспокоения. Да, для деятеля, облечённого властью, неумение сдерживать себя крайне опасно и однажды может поставить под сомнение саму способность обладать вожделенной властью. Но Анасис уже утратил другую не менее важную способность: критически осмыслять своё поведение применительно к окружающей действительности.
– - Да пойми ты наконец, Леонард, -- говорил Анасис пока ещё спокойным и задушевным тоном, -- я ж тебе и твоему сыну не враг! И даже этому твоему Чужестранцу я вовсе не желаю зла! Но нужно найти определённый компромисс...
– - Ты хочешь сказать, -- усмехнулся Леонард, -- как в прошлый раз: чтобы и волки были сыты и овцы целы?
– - Леонард! Брось ты эти афоризмы!
– - Главный хранитель уже не помнил, какие слова произносил он недавно в этой камере.
– - Ситуация слишком трагичная, не до шуток!
– - Почтенный хранитель, а когда ж ситуация была принципиально иной? В Эллизоре и вокруг него и не бывает иначе!
Анасис помолчал, стараясь подавить в себе нарастающую злобу. Пока ему это ещё удавалось, но с большим трудом.
– - Понимаешь, Леонард, поскольку история с Чужестранцем стала достоянием гласности, то судебного процесса уже не избежать... Чужестранец арестован и заключён здесь же, в тюрьме... Арестованы и те, кто был с ним!
Анасис сделал паузу, стараясь понять, как это заявление подействует на Леонарда, но тот остался спокоен и в ответ сказал: