Хроники хвостатых: Ну мы же биджу...

Rana13

– Это письмо с таймером на уничтожение, я сначала вскрыл, потом подумал, – скороговоркой выпалил брат. – Обогрей его.

Шио на рефлексах зажгла на обеих руках по яркому огненному лепестку, сложила их лодочкой и, вкладывая больше чакры, чтобы огонь стал жарче, протянула ладони фениксу. Ощутив источник тепла и огня, из которого состояло всё его существо, феникс перепорхнул к ней на руки и распушил хвост. Золотые перья быстро вспыхнули, и он устало повёл крыльями и, переступив с ноги на ногу и царапнув кожу Ёко когтями, устроился удобней.

– Покорми его, – напомнил

Курама, лихорадочно переписывающий содержимое письма на, кажется, салфетку.

Руки были заняты, а сгонять выдохшегося после дороги феникса Шио не стала б в любом случае. Припомнив, что в холодильнике были остатки фарша, девушка извернулась и смогла подцепить дверцу ногой. Феникс деликатно отодвинулся от холода; переносил с лёгкостью и не такие морозы, но не любил всё же.

Мясо пришлось ему по вкусу. Пока он ел с знакомых рук, кицунэ осторожно провела пальцем по его голове. Последний прирученный феникс единственный мог пролететь через море всего лишь за несколько дней и при этом ни разу не остановиться. Крылья его были сильны и сияли, как если бы солнце одарило его частью себя.

Письмо распалось в пепел прямо в руках старшего Ёко, когда он заканчивал переписывать последние слова. Шумно выдохнув, мужчина поднялся и кивком головы поманил сестру на улицу, чтобы разжечь для феникса костёр – ему нужен был отдых перед началом пути домой. Без лишних церемоний лис выломал несколько досок из забора, бросил их на вытоптанное от травы место и поджёг. Шио цокнула языком, погасила пламя в руках. Феникс лениво спланировал прямо в костёр и свернулся там, как в гнезде.

Курама с сестрой устроились на узенькой веранде: он сел с краю, она легла, вытянув ноги за его спиной. Младшая Ёко дала брату прочитать самому и после ей пересказать содержимое.

– Что-то важное? – через некоторое время спросила она. Хотя это очевидно – неважное с фениксом не отравляют.

И не ставят печать самоуничтожения при вскрытии.

– Да, – мрачно. – Граница.

Шио нахмурилась и села. Граница отделяла остальной мир с его жителями, жизнью от грязных асурских тварей, и любое «не так» там – проблема.

– Что-то стряслось?

– Нет… и да. Они сами не знают, но в глубине какие-то странные возмущения.

– Где именно?

– По всей длине. Сами асуры не лезут ближе обычного, но там что-то зреет. Хару пишет об энергетических возмущениях. Это может влиять на нашу чакру и, возможно, облики.

– Но мы же так далеко… – с сомнением.

– Знаю, – лис нахмурился. – Но на всякий случай Совет всех призывает назад как можно скорее, – он поднял взгляд на сестру. – Сколько ещё тебе осталось?

– Два раза, – тихо. – И они самые важные, закрепят результат. Без них нет смысла в остальных, всё равно, что если б не делала.

– Хорошо.

Курама скомкал салфетку и бросил её в огонь. Костёр колыхался в такт дыханию заснувшего феникса.

– Мы уходим через три недели, – заключил он.

Шио было трудно признаться себе, что она откладывает разговор с Тобирамой и в целом сомневается, стоит ли ему говорить. Вот уж близилось время предпоследнего лечения Изуны, но Ёко всё

ещё колебалась. Они виделись с Тобирамой несколько раз, что со стороны могло бы выглядеть, как простое стремление наладить общение, но девушка никак не переходила к главному. Понимания Изуны ожидать не стоило, тем более не было гарантий, что Сенджу не расскажет остальным.

А Тобираму как переклинило. Днём он был занят, но вечерами осторожно расспрашивал у Шио, как прошёл её день, и после сдержанно рассказывал о себе. Сенджу ощущал себя всё лучше. К Ёко тянуло и быть может… была хоть малая вероятность…

Завязку с её волос он всё ещё носил с собой; тонкая верёвочка обхватывала его запястье и была надёжно спрятана под рукавом водолазки.

В конце концов, почему он колеблется и так преисполнен подозрениями? Быть может, пора поверить в наступивший мир? Ещё столько трудности, но она верила, что Сенджу и Учиха могут жить мирно.

Почему бы не верить ему тоже?

«Какая пустынная улица», – подумалось Шио. Мысли её разделились на Тобираму, который вызвался её проводить до дома, и Изуну, так как завтра уже пора и придётся с ним сложно. Ликорисы источились.

– Срежем здесь? – Сенджу кивнул на мало освещённую и более узкую улочку. Тобирама с удивлением для себя нервничал и надеялся, что так станет проще.

В этих делах у него опыта не было.

– Давай.

Они свернули. Когда они отошли от света фонарей, Тобирама засмотрелся на игру теней на её лице. Казалось, что она иномирный дух; выйдут на свет – навсегда исчезнет.

Это не должно быть так. Его взгляд должен останавливаться на прекрасных женщинах с мягкими руками и длинными прекрасными волосами; от них бы пахло цветами, журавли летали бы по подолу одежд. Сенджу выбрал бы себе жену – такую женщину, и тихо берёг бы дома, чтобы сначала прожить только с ней несколько лет, а потом ждать сыновей.

Но его угораздило страшно желать её, желать сражаться рядом с ней до конца своих дней, не зная покоя – но и печали, сгорая в неведомом ему пламени чужой души. И что-то ещё, сумбурно-непонятное, чему Тобирама был не в силах пока дать определение.

Сенджу коснулся её плеча, преодолевая приличное расстояние между ними. Ёко повернулась, посмотрела снизу вверх и в следующую секунду еле слышно охнула со смесью тихого ужаса и горя.

Тобирама хотел её поцеловать: прикрыл глаза, наклонился, придерживая за плечи… Разве имела она права давать ему ложную надежду? Разве могла Шио морочить ему голову, не имея того, что было ему нужно?

Даже если бы осталась в Конохе навсегда – не имела.

Сенджу коснулся губами чужих пальцев: девушка выставила между ними сложенные руки. Её ясно блестящие глаза были совсем близко. Ёко отвернулась вниз и вбок, замерев телом, и покачала головой.

– Нет. Я не могу ответить тебе тем же, – тихо произнесла она.

И, толкнув его от себя и отшатнувшись, убежала от него прочь. Тобирама остался один на тёмной улице и не чувствовал ничего. Пустота.

Так, наверное, правильно. Было бы хуже, если бы Шио начала с ним кокетничать или бы позволила поцеловать из жалости.