Хроники Мировой Коммуны
Шрифт:
– Не поделились?
– Почему? Поделились! Только по уму и справедливости. Бен наш, молодец, всё придумал. Хочешь что от других получить – дай другое или отработай, сколько взял. Для начала организовал общественные работы на пользу всей колонии. А для расчета предложил этих самых кроликов. У него, у Бена, кроличье хозяйство было. Так он стал за работу давал по кролику в день. Сначала и правда кроликов – живых там или тушкой, а потом вместо них тикеты стал давать. На тикеты потом можно было не только кроликов, но и другое, что надо получить. И не только у Бена. В общем, все в конце меж собой договорились, что «кролик» – это расчет за день работы. А спец и два, и три кролика за рабочий день может получить.
– Да это же деньги!
– По разному можно назвать, – Карл вскинул нос. – Мы их кроликами зовем.
– Постойте! – Чан вдруг покраснел. – Так вы решили, что я вам бао как плату давал?
– Тогда извини! – водитель улыбнулся. – Давай и я вас угощу!
Карл достал пакет с лепешками, проложенными кусками жареной рыбы.
– Сами ловите? – вновь поинтересовался Кацонис.
– Ночная рыбалка, – пояснил колонист.
Чан вспомнил, что из-за медленного вращения сутки на Кларе длятся сто с чем-то земных дней, почти половину местного года. Ночь для поселенцев – время трехмесячной темной зимы.
– Где же вы рыбачите?
– На той стороне, в смысле – в другом полушарии. Здесь море мелкое, замерзает. А там у нас островные фермы, Оушен-сити. Так и живём то здесь, то там. Ну, конечно, кому-то надо и здесь ночью в теплицах работать или по технической части, контроль за автоматикой. Раньше все по очереди дежурили, а сейчас добровольцев вербуют на ночную вахту. Им за это дополнительные кролики полагаются. Настоящей темноты у нас теперь мало кто видит.
– Так вы и звезд, выходит, не видите?
Карл открыл, было, рот, но ничего не сказал, промолчал.
Вездеход добрался наконец до обжитых мест. На холмах дружно крутили крыльями ряды ветряков, рядом в защищенных от ветра долинах колосились пшеничные и ячменные поля, попадались и капустные грядки. На лугах вдоль бегущих тут и там серебристых ручьев паслись упитанные коровы, маленькие мохнатые лошадки и животные, похожие на миниатюрных яков, только с буйволиными рогами. Встретился даже старый шерстистый носорог, проводивший машину подслеповатыми глазками. Длинный изогнутый рог на его морде напоминал коготь гигантской птицы. Дорога закончилась у ворот усадьбы, укрывшейся в обширной котловине. Сложенные из обтесанных плит невысокие, но длинные дома окружали с трех сторон парк, где шумел сосновый бор. Четвертой стороной парк выходил на прозрачное до самого дна озеро.
У полуразобранного вертолета рядом с воротами копошились колонисты. Среди них мелькал и голубой комбинезон Космофлота. Подойдя, Чан выяснил, что это один из младших бортинженеров с «Искателя Тринадцать». Бортинженер был не в восторге, что его оторвали его от работы, и даже не потрудился представиться. Он только сказал, что здесь, в Пайн-лейке, кроме него есть еще астрофизик с «Искателя» и связист из экипажа «Гонца». С ними всё в порядке, в отличие от местного оборудования, так что дел им хватает. Скоро занятие нашлось и Кацонису с Чаном. Рыжебородый коренастый хозяин, похожий чем-то на встреченного по пути сюда носорога, предложил доктору подготовить и провести полный медосмотр проживающих в фольварке, а курсанту – помочь с приготовлением ужина. Кухня, вернее кухонный зал с пышущими жаром плитами и духовыми печами, напоминал заводской цех. Под потолком тут даже ездил настоящий, хотя и маленький мостовой кран. В усадьбе жило человек тридцать – старший мистер Хирн, два его взрослых сына и дочь с семьями, а также работники – ученики и спецы. Большой пищевой комбайн на кухне стоял отключенным и для Чана за главным столом нашлось много работы, тем более, что вскоре все четыре хозяйки собрались вокруг и не отрываясь смотрели за тем, как он готовит из свинины и подходящих приправ кантонское гулу-жоу.
О наступлении вечера можно было догадаться только по наставшей вдруг усталости. Альсафи продолжало стоять в зените. При этом в выделенной Чану и Кацонису комнатушке не затемнялось окно. Не было даже штор. Спать при ярком свете здесь, похоже, давно стало привычкой. Пришлось смириться с этим, тем более что слипавшиеся глаза не оставляли выбора. Половину следующего дня Чан провел на кухне, где объяснял хозяйкам один рецепт за другим. Его отпустили только после личного вмешательства Хирна-старшего. Для Чана это был первый спокойный день после трех суток непрерывного нервного напряжения. И теперь он впервые смог внутренне расслабиться. Спокойно медитировал над хрустальной водой в тени сосен, кормил с ладони рыжих белок, шуршавших коготками по чешуйкам желтым стволов. Отдохнув, пошел гулять вдоль озера. С противоположного берега открывался вид на залитый янтарным светом сосновый бор. Высокие красивые деревья почти заслоняли собой постройки усадьбы. Чан внезапно понял, каким может быть простор, и ощутил в этот момент настоящий шок. Не только потому, что провел последние дни в тесных корабельных отсеках и очутился вдруг под открытым небом. Всю свою короткую жизнь Чан прожил в плотно застроенных городах, среди предельно функциональных индустриальных и аграрных зон. Конечно, и на Земле было немало мест, где сохранился природный ландшафт, – от арктических заповедников на законсервированных осколках ледников до уцелевших экваториальных лесов. Но и там, во время экскурсий, не удавалось забыть о теснящихся вокруг миллиардах людей. Не случайно многие так рвались на Марс или Титан – за ощущением утерянной связи с природой. Пусть и мертвой. А здесь вокруг неоглядно простиралась целая планета, которая только просыпалась, разбуженная из своего безжизненного сна.
Вечером Чану удалось переговорить с заложниками. Сами себя, впрочем, они таковыми не считали (Кацонис по этому поводу потом буркнул что-то медицинско-непонятное, вроде «Стокгольмский синдром»). Случившееся с ними они воспринимали как что-то вроде аварии и были благодарны колонистам, что те спасли их и приютили на своей планете. Когда Чан говорил, что земные корабли стали жертвами нападения, ему терпеливо объясняли, почему у колонистов не было другого выхода. На слова, что их насильно удерживают – смеялись. Кто удерживает? Хочешь – иди в любую сторону! До соседнего фольварка – тридцать километров, а до Мейнленд-сити – все сто пятьдесят. Но можно и съездить на попутке, если готов на следующий день дополнительно отработать за такую экскурсию. Гораздо охотней ребята с «Искателя» рассказывали Чану о своей экспедиции к белому гиганту Тубану и его новооткрытому спутнику-карлику. Остальным обитателям Пайн-лейка эти истории, похоже, успели изрядно надоесть, а курсант слушал с живым интересом. Слушал о местах, откуда свет дойдет до Земли только через триста лет, откуда уже виден впереди «край мира» – темное беззвездное пространство между нашим и соседним галактическим рукавом. Перепрыгнуть через этот океан пустоты в следующий рукав сможет только «Феникс».
Наутро Пайн-лейк напоминал растревоженный муравейник. Население усадьбы осаждало выкаченные из ангаров воздушные машины – две легкие авиетки, большой грузовой винтокрыл и так, кажется, до конца и не собранный вертолет. Колонисты, которых Чан спрашивал, отвечали только, что передан экстренный вызов на общий сбор. В истории колонии, по их словам, было всего несколько таких случаев. Последний – когда Бен Джарвис объявил Клару независимой республикой и был избран новым председателем Планетарного Совета. Чтобы успеть доставить всех на место, пришлось задействовать все воздушные суда. Земляне, включая и Чана с Кацонисом, погрузились в вертолет. Полет не занял много времени, что только и можно было сказать в его пользу. Разноцветные аккуратные здания Мейнленд-сити выглядели игрушечными на фоне встающих вокруг голых скал, лишь в некоторых местах можно было заметить островки зелени. Городок казался слишком маленьким для толп заполнивших его поселенцев. Выставленные из столовых и закусочных столики кое-где целиком заполняли неширокие улочки, так что углы грозящих улететь с ветром скатертей били по ногам прохожих.
Обойдя за полчаса весь город, Чан решил сходить к большой еловой роще, виднеющейся на окраине Мейнленд-сити. Попав из яркого дневного света в плотный холодный сумрак под сводами тяжелых игольчатых лап, он не сразу понял, что очутился на кладбище. Это было первое кладбище, которое Чан видел в своей жизни, не считая, конечно, мемориалов героям прошлых эпох. Здесь всё было по-другому. Безлюдье, тишина, замшелые, засыпанные высохшей хвоей валуны с начертанными на них именами. Некоторые из них оказались знакомыми. О жертвенном подвиге этого летчика сообщали несколько лет назад, рядом лежал один из основателей колонии. А еще Чан встречал имена известных писателей, живописцев, композиторов – Клара со своим крошечным населением удивляла количеством вышедших оттуда мастеров творчества. Подавляющая часть имен на могилах Чану ничего не говорила, но он понимал, что лежащие здесь люди – самое крепкое, что связывают ныне живущих кларян с их миром, с их планетой.
Когда Чан вернулся обратно в город, все уже шли к открытому амфитеатру, вырубленному в горном склоне. Чан испугался, что придется сидеть прямо на каменных скамьях, но при входе всем выдавали толстые подушки с самоподогревом. Неплохо было бы еще и натянуть сверху что-то вроде тента – Альсафи стояло прямо над головой. Наконец, расселись тесными рядами все десять тысяч кларян – мужчины, женщины, пожилые, зрелые люди, молодые и подростки. Маленькие дети, как разузнал Чан, во время таких собраний играли с воспитателями в помещениях Планетарного Совета. Землянам выделили места на самом верху, откуда открывался вид на острые крыши и башенки Мейнленд-сити и на бегущее за ними белыми барашками беспокойное море.