Хроники Обетованного. Осиновая корона
Шрифт:
Или просто всегда был одиночкой. Это логичнее.
– Устраивают они меня или нет - не самое значимое, - попытался объяснить наместник.
– Они... неправильные. Они искажают саму суть того, что я делаю. Я не могу принять это.
– И как ты поступишь теперь? Объявишь меня безумцем, помешанным на крови?
– со сдержанным любопытством осведомился Тэска.
– Бросишь в темницу, как Хавальд?
Наместник прикрыл глаза, а потом вернулся к созерцанию оружия на стене. Холодный блеск завораживал, как змеиная чешуя.
Темница... Вряд ли в этом есть смысл,
Зачем вернулся? Наместник даже не послал с ним охрану. Что это -продолжение игры, большого, неведомого людям эксперимента?
Или Двуликому больше некуда деться?
– Нет. Но ты убиваешь...
– Не по-человечески?
На этот раз ирония в голосе оборотня уже не скрывалась за вежливостью. Наместник для него смешон. Почему же тогда его всё равно преследует чувство, что это - лишь верхний слой, черепица на крыше, корочка мясного пирога?.. Симптом болезни, а не её очаг?
– Да. Я... растерян. И не понимаю тебя.
– Понимания не существует.
– Но...
– Ты привык утешаться его иллюзией.
– Да. И... Это нормально. Для людей.
– А сейчас не стало и иллюзии, поэтому тебе страшно.
Наместник вздрогнул. Оборотень запросто, в несколько ходов, разложил по кусочкам его состояние - точно подобрал ингредиенты для элементарного зелья.
– Ты прав. Я боюсь за Ти'арг.
– О нет, наместник, - Двуликий качнул головой. Узкие, красиво очерченные губы улыбались - но не глаза. Они по-прежнему напоминали не то два чёрных колодца, не то две могилы, куда затхло надышала смерть.
– Ты боишься за себя, - короткий взгляд метнулся к его правому боку - и тут же снова сбежал.
– Не то чтобы за свою жизнь. За себя. Внутри тебя есть то, что тебя убьёт.
Их беседа всё больше переходила границы разумного. Наместник был восхищён и подавлен одновременно; нечто подобное происходило с ним много лет назад, в юности, когда в одном из переулков Академии раскосая старуха из Шайальдэ гадала, сжигая в чашке с огнём клок его волос...
Почему он вдруг вспомнил об этом?
– Знаю, - тихо сказал наместник.
– Болезнь. Она переходит на финальную стадию. Становится больно, лишь когда щупальца уже далеко.
Тэска приоткрыл рот - и оттуда, из его глубины, наместнику послышалось утробное рычание.
– Я не о болезни. Не о твоей плоти, наместник. Не она сильнее всего пугает тебя.
Наместник поднялся, стараясь сохранить самообладание.
– Только мёртвые ничего не боятся... Мои страхи держат меня. Как и долг перед Ти'аргом и королём. А тебе, похоже, не за что держаться.
– ..."Презренный убийца". Ну же, закончи свою речь. Звучит грозно.
Наместник стоял на месте. Между ним и креслом Тэски словно высилась невидимая стена - и не хватало сил одолеть её.
– Я хотел закончить иначе. Только спросить: кто ты, барс? Что тебе нужно среди людей, на моей земле? Для чего ты вмешался в мою войну?
Но Двуликий ему не ответил.
ГЛАВА XXVI
Ти ' арг.
Чайки дрались за остатки рисовой лепёшки. Они хлопали крыльями, громко топотались по пустому ящику и издавали пронзительные крики. Уна давно не видела ни моря, ни чаек. В последний раз это случилось, кажется, лет в пятнадцать - когда дядя Горо взял её с собой в Хаэдран: иногда он наведывался туда, чтобы купить новую упряжь, охотничьи стрелы или моток крепкой верёвки для хозяйственных нужд - а заодно выпить в местных тавернах, где собирались торговцы и моряки со всего Обетованного.
Лепёшку обронил, наверное, кто-то из миншийских гребцов: всё утро шла разгрузка двух больших галер, гружённых вином, шёлком и пряностями. Теперь галеры с красными парусами бросили якорь и мирно покачивались на волнах неподалёку от берега. Смуглые купцы-островитяне, их люди и слуги ушли в город - отдохнуть, договориться с местными перекупщиками и дождаться следующего отлива. На боку одного из прибывших - поверх лилового одеяния, под складками причудливой ярко-жёлтой накидки - Уна заметила маленький прямоугольный чехол, который ей трудно было с чем-то спутать.
Зеркало Отражений.
Значит, в Хаэдран, вопреки всем запретам наместника и короля Хавальда, всё-таки приезжают маги. А кое-кто из них даже держит в пригороде гостиницу...
Зачем? Почему? Это и обнадёживало, и тревожило Уну. (Расхаживая по пирсу, она даже исподволь начала откусывать заусенцы - старая привычка, не достойная леди; та, за которую на неё раньше покрикивала мать). Ей казалось, что магия затягивает её в ловушку, в заманчивый водоворот, полный безумных красок - жёлтого и лилового, бирюзового, как морская вода у берега, и серебристо-белого, как Иней в полёте. Ей всё чаще приходится полагаться на магию.
Приходится? Или она сама каждый раз делает этот выбор?..
Будто кто-то бросает игральные кости - или вертит монетку, поставив её ребром. Шун-Ди, верящий в Прародителя, сказал бы, что это судьба; мать или тётя Алисия - что четвёрка богов. Индрис стала бы вновь рассказывать ей о Цитаделях Порядка и Хаоса, о их вечной войне за первенство в неисчислимых мирах Мироздания. Лис... Лис, пожалуй, ухмыльнулся бы и отшутился; с ним невозможно вести серьёзные дискуссии, если он сам не настроен на них.
А сама Уна пока не знала, во что ей верить.
Или, наоборот, уже не знала.
Она вздохнула, убрала прядь волос с лица (ветер дул с моря, обдавая её солью и вонью рыбы: многие рыбаки из деревушек возле Хаэдрана оставляли свои лодки и сети тут же, в бухточке у скал, окаймлявших гавань) и продолжила следить за конфликтом чаек. Их жадность и скверный характер ничем не отличались от вороньих черт, а белые перья вблизи оказались грязными. Уна разочаровалась. Издали чайки красивы - только издали, желательно в небе или над стенами Хаэдрана, над утёсами вокруг... Она плотнее запахнула плащ. В детстве, во время первой поездки в Хаэдран, её восхитило обилие чаек - вместо ворон, сорок и неопрятных городских голубей Академии или Веентона. Весело было кормить их хлебом и сухарями; дядя Горо, помнится, специально для этого заходил в пекарню в южном квартале.