Хроники Порубежья
Шрифт:
— Интересные дела. — Иван стал задумчив, как всегда, когда речь заходила о женщинах. — А чего это она у тебя пищала? А то ведь бывает так, что ей вовсе не до любви, уступит, чисто из гуманизма, ради твоего сиротства, ну, и пищит. А чего, действительно? Не петь же ей от такого счастья.
— Да что я, зверь, что ли? — обиделся Митька. — От удовольствия пищала и наслаждения, сказано, как мышка. Или я не слышал, как мыши пищат?
— Нет, Митя, постой, — сказал Иван, — ты все в одну кучу валишь. Ведь, согласись, одно дело если мышка, я только к примеру, ты не подумай чего… Так вот, если мышка, к примеру, кушает кусочек
— Свекла еще какая-то, — с подозрением глядя на Ивана, сказал Митька.
Саня, не любивший, чтоб люди сорились, вмешался. — Не какая-то, а твоя. Мить, это ж теоретически, чтоб ты представить себе мог.
Митька, не чуждый мелкому тщеславию, слегка скривился. — Мне-то чего представлять. Я живой свидетель.
— Скорее, участник, — из любви к точным формулировкам поправил Саня.
— А что, есть разница?
— Бывает что есть, а бывает что и нет, — философски сказал Иван. — Иногда вот лежишь, и чувствуешь, да, участник, — эти слова Иван произнес густым артистическим баритоном. — А иногда, лежишь, лежишь, лежишь, лежишь, — голос Иван сорвался на трагический дискант. — И все без толку, свидетель и свидетель. И, натурально, случайный.
— Ладно, уговорили, — согласился неизвестно с чем Митька. — Так что там со свеклой?
— Да я про то, — приятно пораженный Митькиной уступчивостью, возобновил Иван объяснения, — что если мышка свеклу кушает, то это один писк, крик, так сказать, радости утоления голода. А если она, скажем, попалась в мышеловку, то тут уже пищит, конечно, по-другому, чтоб выразить свои гнев и негодование. Понимаешь? Точно так и человек.
— Иваныч, — медленно, тщательно обдумывая каждое слово, сказал Митька. — Ты все же базар фильтруй, а то у меня от твоих речей крыша едет. Я ведь тебе не про мышь, которая кричит как человек, а наоборот, про человека, который… которая… пищит как мышь.
— Да?
— Да!
Во всё время этого диспута Ермощенко продолжал идти впереди, размашистыми движениями длинных рук отгибая попавшиеся ветки и тут же отпуская их, так что шедшим за ним приходилось быть начеку, чтобы не остаться без глаз. Однако, увлеченный спором, Митька забыл о необходимости держать дистанцию, и поэтому, когда Иван резко остановился, ткнулся носом в его спину.
— Ты чего?
— Так это, — не поворачивая головы, пробормотал Ермощенко. — Медведь.
Медведей Дмитрий Акимушкин до этого момента видел только в зоопарке, но, как обращаться с ними, знал превосходно. — Иваныч, — сказал он, со смехом огибая окаменевшего кузнеца, и выступая из-за его спины. — Летом мишка не опасен.
— Не надо, — чуя недоброе, попросил Саня, но Акимушкина было уже не остановить. — Надо только крикнуть погромче, и медведь убежит, — уверенно сказал он и, действительно, заорал, что было мочи.
Обратно двигались в том же порядке, впереди мчался долговязый Ермощенко, за ним Саня и Митька.
Натуральный кузнец всё удивлялся на бегу, что медведь поскакал не в ту сторону, не иначе — от страха, но, видя, что тему эту никто не поддерживает, вдруг вспомнил, что косолапый может развивать скорость до сорока километров в час, и тут же поведал об этом товарищам.
— Сорок? — задыхаясь переспросил Митька. — Тогда нам крышка.
— Да, дыхалка ни к чёрту, — согласился кузнец, ловко перепрыгивая через поваленные стволы деревьев. — А ведь предупреждали умные
— Я ещё слышал, что медведи под гору плохо бегают, — внёс свою лепту Саня.
От такого известия Ермощенко даже остановился на миг. — А мы сейчас куда бежим? Под горку или в горку?
— Место ровное, — горько крикнул Акимушкин и полез на берёзу. — Не убежать нам.
— По деревьям-то медведи хорошо лазают, — Саня заставил себя оглянуться, и засмеялся от радости. Никто не гнался за ними. И никаких медведей не было видно и слышно. Только покачивались ветки кустов да на все лады распевали птицы. Однако, прошло всего несколько секунд и радость улетучилась. Не далее, чем в трёх десятках метров в гуще листьев образовалась темная масса, которая, стремительно приближаясь, с каждым мигом приобретала все более четкие очертания огромного медведя, который даже теперь, на четвереньках, был по грудь человеку среднего роста.
Этот мощный зверь не шёл ни в какое сравнение с затюканными цирковыми артистами, не говоря уж о заморенных питомцах заезжих зоопарков, виденных в далёком детстве. Так что, Саня припустил с новой силой, размышляя о том, как такой махине удаётся двигаться практически бесшумно. Берёза с прикипевшим к стволу Акимушкиным осталась позади, а натуральный кузнец, несмотря на свою плохую дыхалку, всё так же бежал в авангарде.
— Ну, чего там?
— Чего? — не понял Саня.
— Догоняет медведь-то?
— Да уж догнал почти, — в отчаянье закричал Саня и грянулся всем телом оземь. В горячке боли от падения он не заметил, и только попытавшись подняться, вдруг с ужасом обнаружил, что не может этого сделать.
— То есть, как это догнал почти? — Иван заставил себя оглянуться, чтобы своими глазами оценить степень опасности, и увидел, что опасность велика. Впрочем, за Митьку можно было, в общем, не беспокоиться. Было ясно, что им косолапый займётся в последнюю очередь, если ещё к тому времени не потеряет аппетита. А вот Сане Тимофееву жить оставалось от силы секунд десять, не заметив выступившее из земли корневище, он попал под него ногой и теперь лихорадочно дергался, пытаясь высвободить намертво зажатую ступню. Для этого ему стоило всего лишь чуть податься назад, но парень, похоже совсем потерял голову. Все эти мысли пронеслись в мозгу Ермощенко враз и сразу, как заряд дроби. А вслед пришла другая мысль, главная. Из них троих, мальчишке досталась короткая соломинка, а другие двое, Иван Ермощенко и Митька Акимушкин останутся живы. Всей своей покорёженной от этого расклада душой натуральный кузнец понял, что такая плата за спасение для него неподъёмна.
— Саня, замри, — крикнул он, так как в этот момент кстати вспомнил ещё один полезный факт из мира животных. Он вспомнил, что если притвориться мёртвым, то медведь может не тронуть. Правда, людей, спасшихся таким способом, Ермощенко встречать не приходилось, но у него была пара знакомых, которые якобы таких людей знали. Особого доверия эти знакомые не вызывали, но выбора не было.
— Беги, Иван Иванович, — Саня, похоже, смирился со своей участью и хотел умереть по-человечески. Затем он натянул на голову полу куртки и, действительно, замер. Начитанный Иван машинально отметил, что примерно за две тысячи лет до того так же поступил Юлий Цезарь, закрывший лицо краем тоги, чтобы его убийцы не увидели, как оно побледнело.