Хроники Розмари
Шрифт:
– А почему вы решили, что перепутали? – Дина затаила дыхание.
– Алевтина прислала мне сообщение на мобильник: мол, прождала у памятника целый час, незачем было обещать… Поставь свечку за здоровье Розмари, а может, и за ее упокой… Вот такая мерзкая история.
– А что стало с Розмари? Ты видел ее?
– В том-то и дело, что нет. Я приехал сегодня утром в Саратов, прямо с вокзала отправился на ту квартиру, где они жили с сестрой. Но там никого нет. Соседи тоже ничего не знают. Говорят, что не видели Машу. Я подумал, что Маша, наверное, в больнице… И вообще, я теперь не уверен, что она находится здесь, в Саратове. Скорее всего она в Москве, и Алевтина там же. Получается, что я напрасно притащился сюда. На душе было так скверно, так
Дина заставила себя думать так, как если бы она слышала эту историю впервые, а потому принялась рассуждать на заданную тему:
– А тебе не пришло в голову позвонить кому-то из родственников, чтобы спросить, где находится Маша, в какой клинике лежит…
Ужасно трудно было притворяться полной дурой, тем более что она знала: с Машей все в порядке, а вот Алевтины нет в живых. Надо было каким-то образом сообщить об этом Чагину, но она была слишком пьяна и слаба, чтобы выдержать тяжелый разговор. Маша все равно не нуждалась в срочной помощи, а Алевтине помочь было уже невозможно. Дина дала себе слово: утром, в трезвом виде, во всем признаться Чагину и попросить у него прощения.
– Я звонил, но, судя по всему, за пять лет номера телефонов сменились, я так ни до кого и не дозвонился. Здесь же работает Татьяна, у нее соседка знает тетку Маши. Вот дождусь ее, расспрошу. Может, она сама что-то знает.
Чагин вдруг повалился на кровать рядом с Диной, свернулся в клубочек, прикрывшись углом одеяла, и Дина услышала, как он ровно и громко засопел. Уснул.
В комнате стало тихо. Она знала, чувствовала по времени, что скоро к ней придет Татьяна, чтобы покормить ужином, и не представляла себе, что она ей скажет, когда та увидит спящего в ее постели Чагина. Она дотянулась до спинки кровати, стащила покрывало и накрыла Чагина почти с головой, оставив открытым только часть лица, чтобы он дышал. Если придет Татьяна и увидит спящего мужчину, Дина скажет ей, что это ее брат, приехал за ней. Или муж. Это уже не важно. Все равно завтра рано утром они уедут.
Дина достала телефон, хотела позвонить таксисту, как вдруг аппарат ожил в ее руках, заурчал, замурлыкал. Кто бы это мог быть?
– Слушаю… – прошептала она, чтобы не разбудить Чагина.
– Диана Евгеньевна Караваева? – услышала она незнакомый мужской голос. Кто-то называл ее по имени-отчеству. Диана. Давно ее никто не называл полным именем. Все больше – Дина.
– Да, это я.
– Меня зовут Шведов Ефим Абрамович. Я адвокат, и у меня есть к вам дело. Назовите день, час и место, где мы бы могли с вами встретиться.
– Адвокат?.. – Она растерялась. – Вы не могли бы повторить ваше имя…
– Ефим Абрамович. Вы где сейчас находитесь? Я – на Смоленской.
– А я – в Саратовской области…
В трубке послышалось легкое недовольное покашливание.
15
Татьяна Зубкова остановилась перед дверью квартиры, принадлежавшей ее племянницам, и задумалась. Ей стало не по себе, когда она представила, как много ей предстоит работы и хлопот, связанных с похоронами Алевтины. Это сейчас здесь так тихо и мирно, а через пару дней в комнатах будет толпиться народ, воздух пропитается специфическими запахами гробовых досок, цветов, мертвого тела и горячей еды. Но она должна, просто обязана все вынести, пережить, чтобы потом не было стыдно ни перед родственниками, ни перед знакомыми Али, которые наверняка будут оценивать и организацию похорон, и поминки.
Она открыла квартиру запасными ключами, которые хранились у нее по желанию Алевтины, перешагнула порог и снова замерла, прислушиваясь к тишине. Она мало что знала о последних месяцах и днях жизни племянницы, а потому сейчас, оказавшись одна в ее квартире и внимательно осматривая ее, она, быть может, и обнаружит там нечто такое, что подскажет ей, какой образ жизни вела Алевтина – чем дышала, чем жила.
Скромно, чисто, без претензий. Старая мебель, оставшаяся сестрам после родителей, старые шторы на окнах, вытертые ковры, вышедшие из моды люстры и бра, нетронутые, словно подернутые невидимой пылью, книги на полках, букеты искусственных цветов в массивных хрустальных вазах – все, как у всех, с той лишь разницей, что устарело лет на тридцать. Татьяна с гордостью вспомнила свой недавний ремонт, новую мягкую мебель, бытовую технику и подумала, что Алевтина, в отличие от нее, не сумела за пять лет работы у Людмилы скопить денег даже на стиральную машину, не говоря уже о мебели. В холодильнике у Али тоже было пусто, если не считать подсохшей капусты да десятка яиц. В хлебнице завалялась заплесневелая ватрушка. Может, Алевтина копила деньги, а потому во всем себе отказывала?
Уже очень скоро Татьяна поняла, что в доме время от времени появлялся мужчина: в ванной комнате на полочке она обнаружила бритвенные принадлежности, лосьон после бритья, в передней – мужские домашние туфли, а в спальне на двери висел тяжелый махровый мужской халат. В потускневшей хрустальной шкатулке на туалетном столике лежала пачка дешевых презервативов. Постельное белье, которое Татьяна внимательно рассмотрела, приподняв край покрывала с кровати, было старым, заношенным и застиранным, грязновато-кремового цвета. Как-то все печально было в этой квартире, все дышало бедностью, отсутствием радостности и одиночеством. Татьяна вспомнила, как здесь все было, когда сестры жили вместе, и поняла, что присутствие в доме Маши оживляло унылую обстановку квартиры: в вазах стояли живые цветы, повсюду были разбросаны книги с закладками, а из кухни доносился запах вкусной еды. Квартира была живая, в ней было много света и воздуха. Сейчас же хотелось броситься отсюда вон и никогда не возвращаться…
Татьяна села за стол, достала блокнот, чтобы еще раз просмотреть свои записи: что купить, кому позвонить, что заказать, кого пригласить… Проворно достала из нарядной сумочки калькулятор для подсчетов. Но пока что в голове ее прочно засели две мысли, одна важнее другой: как экономно распорядиться присланными Машей двумя тысячами долларов, чтобы по возможности потратить как можно меньше, и как бы придумать, чтобы эта квартира досталась ей, Татьяне. Кому поручить заняться этим делом, какому адвокату, чтобы он составил для Маши умное и вежливое письмо, способное убедить и без того богатую наследницу отказаться от своей доли?
Звонок в дверь испугал ее, и она не сразу пришла в себя, пока не поняла, что это, должно быть, Людмила, они же договаривались о встрече. И цель этой встречи для Татьяны была выколотить из прижимистой хозяйки Алевтины как можно больше денег на похороны.
Испытывая почему-то сильное волнение, Татьяна открыла дверь и, увидев высокую и крупную Людмилу, почувствовала, как ее прошиб пот.
– Входи… Можешь не разуваться, все равно мне здесь полы мыть. Да и вообще – дел невпроворот. Мы-то с тобой редко виделись, мало знакомы, но, поскольку встретились по такому грустному поводу, давай без церемоний. Пойдем в комнату. Я знаю, ты куришь, я сейчас пепельницу принесу. Хочешь кофе?
Людмила, высокая, с надменным лицом дама в норковой шубе до пола, напоминавшей своими формами башню, проплыла в комнату и только там скинула свою драгоценную шубу, аккуратно сложила ее на диване и, оставшись в красном шерстяном костюме и белых сапожках, тяжело уселась на предложенный стул. Достала из белой кожаной сумки золотой портсигар, вытряхнула тоненькую сигаретку и затянулась. И все это проделала молча, уставившись в одну точку. Татьяна почему-то решила, что та обдумывает кандидатуру нового продавца на смену погибшей Але, и ей стало как-то даже обидно за племянницу.