Хроники вечной жизни. Иезуит
Шрифт:
Винчини купили молодоженам роскошный особняк в Риме, и вскоре влюбленные переехали туда.
Марио, к большому сожалению синьора Гвидо, по-прежнему посещал Академию и старательно учился живописи. Его картины теперь отбирали для каждой выставки, и большинство из них сразу же продавалось. Три работы он написал для собственного особняка и еще две — для дома «дядюшки» в Треви.
Стефанио бесконечно гордился сыном: его художественным талантом, красотой, смелостью суждений и добрым сердцем. Марио отвечал ему искренней любовью.
Сразу после свадьбы сына Стефанио узнал, что «Диалог» Галилея внесен в Индекс запрещенных книг. На ученого, которому было уже под семьдесят, пало обвинение в ереси. Папа рвал и метал, требуя, чтобы Галилей немедленно явился на суд инквизиции. Профессор, живший в Тоскане, попытался отговориться нездоровьем, но Папа категорично ответил:
— Приезжайте, иначе вас притащат сюда в кандалах!
Пришлось Галилею подчиниться. Весной 1633 года он предстал перед инквизицией. После первого же допроса старого ученого арестовали, и почти три недели он провел в заключении в одном из служебных помещений трибунала.
Узнав об этом, Стефанио срочно приехал в Рим, испросил аудиенцию у Папы и попытался вымолить его снисхождение. Но Урбан VIII был непреклонен.
— Галилей, за которого вы, монсеньор, просите, своей книгой нанес большой вред нашей вере, — отрезал понтифик. — И вам, как католическому епископу, не следует его защищать. По крайней мере, если вы желаете когда-нибудь стать кардиналом.
С этими словами Папа властно махнул рукой, приказывая Стефанио удалиться.
Стефанио медлил с отъездом из Рима, все еще надеясь, что ему удастся что-то сделать. Он остановился в доме кардинала Джованни Дэти, здесь его и нашел неутомимый отец Бернардо. Епископ удивился визиту — всего несколько дней назад они виделись на свадьбе Марио — и приготовился к неприятностям.
— Брат мой, — осторожно начал старик, — я имел вчера разговор с генералом, и он весьма недоволен вашим своеволием.
Похлопав глазами, Стефанио удивленно спросил:
— В чем я провинился?
— На днях вы без его дозволения встречались с Папой…
Лицо Стефанио окаменело.
— Я много чего делаю без дозволения генерала.
— Да, но не во вред ордену.
— Чем же я навредил, отец мой?
— Вы имели неосторожность защищать перед Его Святейшеством врага веры, — тихо ответил Вилларди.
— Нет, вы ошибаетесь, Галилей добрый католик и…
— Генерал просил передать, — ледяным тоном перебил отец Бернардо, — что вам запрещается перед кем бы то ни было хлопотать за этого человека.
И переменив позу, добродушно улыбнулся.
— Как поживают Марио и его очаровательная супруга, брат мой?
Стефанио не посмел ослушаться приказа. Он уехал в Треви и оттуда получал известия о суде.
В этом процессе Галилей, настроивший против себя всех власть имущих резкостью и своеволием, остался практически без поддержки. Единственным его заступником оказался Великий герцог Тосканский. Он сумел добиться, чтобы Галилея выпустили из заключения, и все оставшееся до приговора время ученый жил на вилле Медичи, где располагалось посольство герцогства.
После двухмесячного разбирательства Галилей бы признан виновным в распространении книги с «ложным, еретическим, противным Святому Писанию учением», и перед ним встал незамысловатый выбор — отречься от своих взглядов или быть преданным «очистительному огню». Он выбрал первое.
Последний акт драмы проходил в церкви Санта-Мария-над-Минервой. Больного, полуслепого старика поставили на колени, и он в присутствии всех членов трибунала, среди которых, кстати сказать, был и Андреа Кальво, прочел текст отречения:
— Я, Галилео Галилей, флорентинец, на семидесятом году моей жизни, преклонив колена перед вами, достопочтенные господа, клянусь, что всегда веровал, теперь верую и при помощи Божией впредь буду веровать во всё, что проповедует Католическая Церковь. Но так как от сего Святого судилища мне было давно уже сделано законное внушение, дабы я покинул ложное мнение, полагающее Солнце в центре Вселенной и неподвижным, не защищал его ни устно, ни письменно, а я между тем сочинил и напечатал книгу, в которой излагаю осуждённое учение и привожу в пользу его сильные доводы, то признан я находящимся под сильным подозрением в ереси. Посему, желая изгнать из мыслей ваших, достопочтенные господа, это подозрение, законно против меня возбуждённое, от чистого сердца отрекаюсь, хулю и проклинаю вышеназванные заблуждения в ереси.
С трудом разбирая написанные крупными буквами слова, Галилей читал отречение более получаса. Для гордого, своевольного ученого эта унизительная процедура была подобна смерти.
Папа, которому трибунал предоставил выбор наказания, не стал арестовывать Галилея, и того отпустили домой с условием постоянного инквизиторского надзора.
В ноябре состоялась очередная консистория, на которой Папа возвел в сан нескольких кардиналов. В их числе надеялся оказаться и Стефанио, но незадолго до собрания епископу намекнули, что вручение ему галеро откладывается.
— Не стоило вам, монсеньор, так горячо защищать еретика Галилея.
Стефанио был смертельно разочарован. Консистории проходили не чаще раза в год, значит, еще минимум год ему ждать кардинальской мантии. Видно, и правда не нужно было вмешиваться в дело Галилея, тем более, что пользы это не принесло. Но разве мог он не попытаться спасти своего старого учителя?
«Наверняка не обошлось без Кальво, — горестно подумал он. — Ладно, подожду».
В личной переписке Стефанио, как умел, поддерживал профессора. В последнем письме, которое он получил от Галилея, тот писал:
«Я горд тем, что могу назвать себя философом. Ведь философы как орлы — парят высоко, встречаются редко, в то время как галки летают стаями, оглашают небо пронзительными криками, галдят и гадят на землю».
Во время очередного визита в Рим Стефанио неожиданно встретил в Квиринальском дворце Роберто Бантини.
— Филин, — бросился к нему Стефанио и тут заметил, что старый друг облачен с кардинальские одежды. Епископ встал в изумлении, как вкопанный.
— Да-да, — улыбнулся Роберто, — теперь я кардинал и живу здесь, в Риме.