Хронология
Шрифт:
*предупреждение для Аи-Плутишки: если вы это видите, то не обращайте внимания на наличие здесь и сейчас А. Лоу. У меня не везде нормально с хронологическими связями ~
========== Лоскут № 15 ==========
Loba
«Очень прекрасно на самом деле – затеряться в снегопаде. Сейчас пришло время линять из серо-бурого ноября – во всех смыслах. Яростно вычёсывать старый подшёрсток из снежной белизны пушистой шубки. И, прижав уши, уноситься прочь в вихрях свободы, радости жить и спелого, пряного ветра. Скакать в сугробах, словно щенок, восторженно взвизгивая. Ловить горячими, растрескавшимися губами снежинки – и другие губы, кожу, волосы… Чуть прихватывать зубами – моё! Не выпущу! Не сопротивляйся! – и тут же нежно лизать…
Пусть лес торчит в небо, как ему вздумается. Пусть кто-то где-то одурело рассматривает оборванные поводки, оставившие на ладонях полоски сорванной кожи – ему не понять, что это такое, зов первого снега. Зов дикой крови, жажда носиться, а не ходить, кричать, а не говорить, любить, а не притворяться. Скоро-скоро…
Кому-то мой норов – отрава, а прикосновение – кипяток. Но там, в снегу, мы – два игривых щенка, одуревшие от вседозволенности – будем счастливы… лишь тем, что живём».
Листочек в клеточку вначале висел, размокая под снегопадом, на ветке рябины у тюремного корпуса, а теперь лежит под стеклом на моём столе. Чернильные строчки расплылись, и я вожу по ним кончиками пальцев, и меня бьёт дрожь. Да, это отрава, волчья ягода – так и манит сорвать и с беззаботностью смертника раздавать на языке спелую мякоть, чтобы больше никогда не вернуться из омутов безумия.
Этот мальчишка-сакилч, юный нахал с повадками и грацией кота-беспризорника, держащего в страхе весь квартал, тоже попался – сорвал ягодку… Теперь, обдираясь о грани собственного безумия, он ночами рвёт зубами подушку, а днём молчаливо подчиняется приказам своего капо с усталым бесстрашием потерявшего смысл жизни человека.
– А теперь ответьте мне, глядя в глаза: на счастье дана людям любовь или на горе?.. Отвечайте же, Аннет, что вы молчите…
Она смотрит на меня из-за решётки, вцепившись в железные прутья тонкими пальчиками с яркими, неуместно праздничными серебристыми ногтями. Косые глаза влажно поблёскивают из-под ресниц, губы приоткрыты то ли в насмешливом оскале, то ли в непонятном желании.
– Чего вы боитесь? – шепчет это дикое существо, прижимаясь боком к решётке, чуть потираясь об неё всем телом, и от этого шёпота мороз дерёт по коже. – Какого ответа не хотели бы слышать никогда в жизни?.. Да или нет? Вы влюблены в собственную погибель, господин директор Антинеля. Вы будете улыбаться, идя на эшафот и становясь на колени перед плахой. Точно так же, как тем утром, когда вы пили горячее молоко с мёдом и вкусом миндаля… Я теперь буду носить ту вашу улыбку на орденской ленточке, прямиком над беспризорным сердцем. А может быть, в бархатном футляре, словно стилет или старинную опасную бритву. Потому что любовь дана людям – просто дана людям – а уж они сами распоряжаются ею, на горе или на счастье.
– Я осознаю, что меня осталось немного – тьма и ламповое стекло, и сквозняки из форточек, под которыми я постоянно курю, и обрывки статуса, ничего для меня не значащие. Именно поэтому…
Я тоже берусь за решётку, словно это меня заперли.
– Больше никакой другой причины. Мы похожи с вами, Аннет. Мы оба пришли из ниоткуда, и имена наши – ложь. Нас ничего бы не связало, но… после той ночи мы зависли вдвоём на одних качелях-лодочках, на верхней точке взмаха маятника. Вы в небесах, а я у мёрзлой земли. Я-то спрыгну, а вот вы продолжите вечно пребывать там, куда попадают только птицы, ангелы и тополиный пух… Если, конечно, в лодочку не вспрыгнет некто Ажан Салурри и не толкнёт их, чтобы закачались…
– О, Норд, - она просовывает руку через прутья, и я делаю шаг назад, вжавшись всей спиной в холодный серый кирпич стены, чтобы она не дотянулась. Лампа в старом жестяном абажуре с лёгким скрипом покачивается над нами, у ног плавает зыбкое пятно света. Кроме нас, в блоке никого.
– Я знаю, вы отдадите мне мою нечаянную жертву, что не верила в то, что куклы тоже могут убивать… Отдадите мне право первого снегопада. Всё так забавно и печально, Норд… простите за ту попытку разбить ваш фарфор. Я просто испугалась. И уж больно противна была мысль, что кто-то после меня… Ну, вы понимаете. Поэтому вы и пришли сюда, именно поэтому. Больше никакой другой причины.
Она встаёт на цыпочки и закусывает нижнюю губу, стараясь дотянуться. Тонкие пальчики царапают воздух в сантиметре от моей щеки, в густых волосах подрагивают два бархатных банта, похожих на волчьи ушки. Ан-нет. Я отворачиваюсь, чтобы она не достала. Ан-нет. Какое-то безумие: вести глубокой ночью в тюремном коридоре разговоры о любви с ребёнком подворотен, трогательно угощавшим тебя самой собой и горячим молоком с мёдом и цианистым калием.
– Вьюн и волчья ягода… - говорю я всё так же в сторону. Она стихает, убирает руку и чуть закусывает железный прут решётки сахарными зубками. Грызёт, вызывающе кося одним глазом; на чулках стрелки, туфлей нет, короткое платье задралось почти на бёдра. Я продолжаю:
– Кому-то твой норов отрава, кому-то – желанное противоядие… Скажи, каким ветром тебя, колючку репейника, семя череды, цветок белладонны, занесло в мой ухоженный сад?.. И зачем?..
– Было холодно. Я мёрзла, сентябрь выл и швырялся листьями, - прошептала Аннет, облизывая губы. – Лето сдохло и плавало в полной воды придорожной канаве нежным беззащитным брюшком вверх, а я рыдала и рыдала над ним, одна среди многих… Потом ушла – искать. Тропинки, дороги, перекрёстки, множество разных следов, путаница, неразбериха, машины несутся. Оттуда таращится падаль, а я не хочу падали, я хочу кр-рови, я замерзаю без кр-рови… И тут он – такой настоящий и вкусный среди этого картонного мира подделок, ох вкусный, так бы и пооткусывала ему уши! Ажан Салурри. Смотрит и думает: конфетный фантик, миниатюрная меховая штучка в стразиках, с шёлковым глупым сердечком, строит из себя умняшку, и её хватит лишь на одну ночь. Одноразовая любовь, как растворимый кофе – суррогат. Ненавижу растворимый кофе, вы тоже, я знаю об этом. Я прицепилась к нему брелочком с камушками. Зачем торопить? Есть те, кого можно только навылет, как вас. А этот нёс всякий брееееед, смотрел сверху вниз и всё норовил высадить за следующим поворотом, а потом ещё за следующим, а потом возле того кафе. Мы вышли пить кофе, он хотел пить меня, а я – родниковой воды, чтобы скулы заломило от холода. Потому что между нами был дым, дым его нелепых слов, от которых першило в горле. Я ведь чихаю от дыма и на чужие желания тоже. Нам принесли нефть в пластмассе и дохлую псину в булке с луком, я не раскрывала рта, а этот рычал и пинал кафешную мебель. Потом я стала уходить, а он – ловить и запирать; мы подрались. Красная футболка в лапшу, и на моих ушах лапша, и губы насквозь прокушены. А он тяжёлый и вкусно пахнет шоколадками – такими настоящими, дорогущими элитными шоколадками с коньяком, от которых сердце начинает бешено колотиться, и хочется смеяться и плакать почему-то одновременно.
Я засела в нём, как крючок – не выдернуть без куска себя; Ажан делал вид, что ему безразлично и он может делать что угодно.
Мы приехали в Антинель, неделимые. У него тут была некая Ирэн – он забыл её, как забывают детский велосипед после приобретения «Мазератти». Я спрашивала глазами: «Любишь?» - он хохотал и всё отрицал. И таскал меня в охапке, и нюхал мои волосы, и кормил гречневой кашей с ложечки, и учил играть на гитаре, а я в ответ учила его играть на себе…
Мне перестало быть холодно. Днём я забавно маскировалась под одну из всех, а ночами мы искали каштаны в палой листве, лазили на крышу болтать со звёздами, рисовали друг другу на коже эту осень, варили кофе в старой турке без ручки и р-рычали из тёмных углов на тех, кто посягал на нашу территорию и нашу тайну. Он наполнил меня доверху, Ажан Салурри.
Аннет вздохнула и села прямо на пол, привалившись плечом к стене. На запястье у неё позванивали тонкие серебряные браслеты, и мне представилось, как она сидит верхом на своём снежном Барсе, отрешённая и молчаливая в лунном свете из окна. Всё происходит в полной тишине… лишь позванивают браслеты на хрупких руках. Гибкое, как ивовый хлыст, смуглое юное тело, капли далёкой луны в диких косых глазах… Её не приручить, даже если она разрешит войти в свою свободу. Её не заполучить, даже овладев.