Хронология
Шрифт:
На чёрной лестнице опасно пахнет пустотой и ещё немного пылью и извёсткой. Под каблуками что-то хрустит и с треском лопается – скорлупа? битое стекло? кости? Какая разница.
Я с наслаждением принюхиваюсь к влажной, будоражащей атмосфере лестницы и начинаю спускаться, периодически сталкивая носком сапожка со ступенек что-то там, и слушая, как оно катится вниз. В моих волосах несбыточными седыми прядками остаётся паутина из-под потолка, и перепуганные косиножки, щекоча лапками, то и дело пробегают вниз по щекам, оставляя на них крохотные следы, как будто невидимые веснушки. Ломаная линия лестницы прошивает собой слои подземных этажей. Наугад протянув руку, я кончиками пальцев касаюсь окрашенной масляной краской стены. Веду, в поисках выключателя – чую кожей, ниже уже некуда.
Где-то далеко слышится звук хлопающей двери. Потом – тихий звон стекла. Пальцы щёлкают старомодным рычажком, и в длинном коридоре за бездверным проёмом с треском разгораются лампы. Желтоватый кафель стен, низкий потолок; еле заметное дыхание воздуховодов шевелит обрамляющие лицо прядки и качает паутину на вентиляционных решётках. Я оборачиваюсь через плечо – скорее, инстинктивно, нежели сознательно. Долго смотрю на закуток под лестницей и часть освещённых ступенек – на предпоследней лежат старый, наполовину заполненный чем-то мутно-жёлтым шприц с обломанной иглой и ошмёток ткани. Неприятные вещи. Где-то опять звенит стекло – словно открывают шкаф с прозрачными дверцами. Телефон в кармане от страха онемел и проглотил свой язык – ни гу-гу. И сети нет. Вне зоны доступа, мы не опознаны…
Я иду к себе в административный корпус, глубоко под лужами и всем обитаемым миром, чуть посматривая по сторонам. Стены… но почти нет дверей. Возле одной, железной, на кафеле тусклой синей краской криво написано: «Мыловарня». Это похоже на название станции метро. Надпись неудержимо хочется потрогать. За железной дверью загустевает в желе особенный сорт тишины. Из зарешёченной вентиляции тянет тёплым затхлым воздухом. И неизвестно,… не осталось ли там?.. Я едва слышно фыркаю, уходя дальше.
Я вроде бы помню, чем заканчивалась деятельность мыловарни. Просторный склад, деревянные коробки штабелями, в них крупные куски коричневого хозяйственного мыла, в народе именуемого «отъедальное»; хмурая и сосредоточенная кладовщица маркирует паллеты… Хорошо знать точно: вся немалая партия ушла в какой-то интернат по дешёвке; нижние уровни законсервировали лет пять назад в период конверсии; кроме меня, тут никого неживого нет. И живого тоже. Даже пауки косиножки куда-то все подевались.
Дальше за мыловарней – немыслимый туалет с системой самопроизвольного смыва, до сих пор фунициклирующей, и с обугленной сушилкой для рук, торчащей из стены куском расплавленной пластмассы. В длинном мутном зеркале мимолётно отражается моя фигура и недовольно-бледное лицо. Возможно, всё-таки стоило пойти, начерпать ноября в отвороты сапожек, а не бродить по иссохшимся руслам вен этого заброшенного годы назад подвального уровня… но теперь поздно.
Теперь только вперёд, по подземному тоннелю меж корпусами, где еле тлеют за решётчатыми сетками пыльные лампы. Плитка на полу дробит звук моих шагов, рождая странное эхо – словно кто-то быстро идёт мне навстречу. Под потолком тянутся гулкие венткороба и скользкие кольчатые энергокабели в металлической оплётке. Ближе к середине тоннель плавно сворачивает – и на этом изгибе из-за выступа кафельной стены абсолютно внезапно появляется вдруг высокий, крупный мужчина, почему-то озирающийся через плечо. На его тёмном, заросшем густой щетиной лице – настороженный испуг; правая рука заранее лежит на расстегнутой поясной кобуре, откуда торчит рифленая рукоять револьвера. Кажется, он тоже не может понять, откуда такое странное эхо у его шагов… Мужчина торопливо идёт, почти бежит прямо на меня, всё так же озираясь и почти меня не замечая, разве что так, краем сознания – и мне приходится вжаться в кафельную стену, чтобы не сбили ненароком. Ну надо же! До чего неожиданная встреча. Интересно, что это он тут бегает?..
Судя по обтрёпанной военной форме, это один из давно утерянных вахтенных. Занятно.
Мужчина по инерции пробежал ещё пару шагов, потом осмыслил увиденное, остановился и уставился на меня. Очень-очень внимательно. Где-то на дне его зеленовато-серых глаз зарождается какое-то непонятное, дикое, злобное торжество. Хриплым, прокуренным до сквозных дыр голосом этот странный военный осведомляется:
– Господин директор Антинеля Норд, не так ли? Интересно, что вы делаете тут… один и без охраны, - последовавшая за этим явно риторическим вопросом улыбочка была опасна, как граната с вырванной чекой – хотелось оказаться как можно дальше, когда грянет взрыв. Без паузы на ответ военный продолжил:
– Впрочем, это не важно. Важно сейчас совсем другое…
Миг, неуловимо быстрый жест – и он стоит напротив, целясь мне в лоб из своего револьвера. Я по-прежнему вжимаюсь спиной в грязную стену, двумя руками держа у горла края палантина, и смотрю в полном непонимании. Всё это как-то чересчур нелепо и словно невзаправду. Пустой, слабо освещённый тоннель, по которому время от времени, как толчки крови в артериях, пролетает затхлое дыхание подземного ветра. Холодный даже сквозь пряжу палантина и блузу кафель стены. Крупный небритый мужчина в старой военной форме, зачем-то наставивший на меня револьвер… Еле шевеля губами, я тихо произношу:
– Что вы делаете, зачем? Немедленно уберите оружие и дайте мне пройти. Вам не кажется, что вы сейчас поступаете очень… неправильно?
– Нет, Норд, я поступаю очень правильно. У вас воображения не хватит представить, насколько правильно, - мужчина криво оскалился на один бок. Он смотрел в упор, не моргая и не шевелясь – это был жёсткий и твёрдый взгляд снайпера, единожды поймавшего жертву в перекрестья прицела и не собирающегося выпускать. Это был взгляд профессионала. Быстро проведя кончиком языка по обветренным губам, он продолжил:
– Вы, глава Антинеля – самое жестокое и бессердечное существо, которое я когда-либо видел, хотя видел я многое. Афганский ад, тюрьмы и лагеря… Но там была война. Война многое может оправдать… Но творить такое здесь, в НИИ? Язык не поворачивается назвать вас человеком, Норд. Я не знаю, откуда в вас столько ненависти, и даже не хочу узнавать. Я просто хочу избавить от вас Антинель. Вы держите здесь всех за горло, не давая вздохнуть – кроме разве что кучки столь же отмороженных личностей, преданных вам до гроба… Вас боятся – и не смеют ослушаться, даже не помышляют ослушаться. Но многие, кого я знаю, мои бывшие соратники из шестого, тюремного корпуса – они давно подали бы в отставку, лишь бы не исполнять то, что вы приказываете, но всех их держит ужас. Иррациональный, по сути… Потому что их много. А вы – а вы один, Норд. И мне оч-чень повезло встретить вас здесь, наедине, без лишних свидетелей и без эскорта…
– Это весьма спорное утверждение, капрал, - я, взглянув на его знаки отличия, качаю головой.
– Что касается везения. Хотя со всем, высказанным до этого, в принципе поспорить не могу да и не собираюсь. А… вам не совестно убивать безоружного?.. Это чисто научный интерес, на грани психологии, философии и этики. Ничего личного. Просто любопытно.
– Настолько же, насколько вам было не совестно отправлять в топку крематория молоденьких девушек только лишь за то, что они нарушили комендантский режим… или принесли вам плохо сваренный кофе, - к концу фразы безымянный капрал почти зашипел от ненависти, всё-таки дав волю эмоциям. Я едва сдерживаюсь, чтобы не зевнуть от скуки. Ах, как всё банально. Эти личные мотивы… сила, куда более движущая, чем всякое там народное самосознание, совесть общества и тому подобные забавные абстракции.