Хронология
Шрифт:
Взгляд её золотистых глаз перепуганно метнулся вверх-вниз, ударился о металлические прутья решётки подтекста – и погас, словно кто-то резко выдернул штепсель из розетки. Выговор с занесением, возможно даже, потеря работы и «волчий билет» - всё это промелькнуло на дне чужих зрачков тёмными хищными рыбинами, плеснуло в отчаянном и дерзком вопросе:
– Вам что – вообще не нравятся девушки, господин директор Антинеля?..
– Минус один… по Кельвину, - небрежно бросаю я через плечо. И, подтверждая мнение о себе, как о существе совершенно асоциальном, достаю красную помаду с ароматом роз и рисую себе на левой щеке сердечко – как раз на тёмной родинке. Раз уж настоящего у меня нет.
Встаю – и слышу вслед тихое:
– Вы даже не представляете, господин директор Антинеля Норд, как я завидую… ей. Никогда не сможете представить…
Прерывистый глубокий вздох. Шелест подрезанных в модном салоне крыльев. Цоканье острых каблучков по осколкам Хрустальной Девичьей Мечты, одной на всех…
A l’amour comme a la guerre, моя милая леди.
Двадцать ноль ноль. И две тысячи лет война, война без особых причин…
Опознание. Эльба. Деление в столбик.
Двадцать два.
Две трети пути до собственного распятия уже пройдены, и сейчас возможно всё. Зыбкая дрожь ночного окна в конце коридора, где я ванильно курю на подоконнике с чашкой кофе, на которой буква N означает вовсе не меня.
Одиночество после пятой сигареты оказывается порвано звуком шагов.
Я оборачиваюсь к неспешно идущему по коридору молодому мужчине, недовольно кривя рот – и узнаю его сразу, влёт, по особому сорту безумия. Он, как и я когда-то давно, был единственным, кто выпил на этом пиру Брунгильды противоядие в виде другого, ещё более убийственного яда…
Строгий синий костюм. Заколка для галстука в виде лямбды. Полные ненастного неба, ненасытные голубые глаза. И шрам, делящий пополам его правую бровь и всю жизнь – метко, метко судьба стреляет, редко, редко не попадает… «Я не твоя подруга», - вспомнился мне в полутьме коридора тот влажный, бархатный волчий шёпот, от которого пахло миндалём и мёдом, и мир содрогнулся в последнем выдохе перед полной нирваной. Соскальзываю с подоконника, бросив сегодня ночью кофе и сигареты, и иду навстречу, поймав взгляд взглядом. Честно. В упор.
– И ты, Брут, - говорю я через метр коридора, не боясь этих светлых глаз под детски лохматой, какой-то пушистой чёлкой.
– И ты… чуть меньше года, чуть больше вечности – я знаю. Верно?
– Ч… то?
– переспрашивает он недоверчиво и слегка скалится набок – голодная улыбка. Неделя без кофейной пенки, что поднимается над джезвой и бесстыже выкипает на белые простыни… Я могу прочитать его тело кончиками пальцев, закрыв глаза, словно шрифт Брайля. Каждое его е2-е4, каждую улыбку post scriptum. Ему не нужно объяснять, что хранишь шрамы для того, чтобы помнить.
– Не что, а кто, - поправляю я его и волосы, словно стоя перед зеркалом «Если»: если бы я убил тогда Ажана Салурри… Помолчав, спрашиваю тихо, - вы когда-нибудь думали, насколько сильно крёстной фее хотелось бы стать одной из тех, с кем происходят чудеса?
– Я вас не понимаю.
Сказал, как отрезал. И всё он понимает, но ждёт брошенной мною перчатки в виде двух слов, оставляющих на губах привкус крови с шоколадом:
– Аннет Лоу.
Скачок напряжения в сети, канонада горячего стекла взорвавшихся ламп, запах горелой изоляции. Руки в кулаки, ногти в ладони, пуля взгляда навылет и хлёсткое, как пощёчина: «Ты!».
– Вы, - опять поправляю я; белые брызги моего холодного голоса на его многочисленных, второпях, помарках.
– Мы ещё не знакомы, вообще-то.
Он некоторое время глотал молчание, словно кефир с похмеля. Было слышно, как в голове у него шуршали перебираемые фотоотиски её рвано-развязных рассказов о себе в поисках нужной карточки. И вот наконец - бледное лицо в венце из сосновых ветвей, с пометкой «Адресат выбыл».
– Норд, - утверждает он, щуря углы глаз и опять зачем-то улыбаясь. Меня едва не передёргивает от этой улыбки. Голос такой, словно его когда-то давно разбили на осколки и потом тщательно склеили, но получилось что-то иное, новое. Не такое.
– Господин директор Антинеля… Ха. Ха-ха! Как это я сразу не сообразил, на кого тут разложено всё это минное поле с табличками «Мин… нет», слышал же от Залатцки это имя… Норд.
– Как видите, у меня большой опыт… игры в сапёра, - я морщусь, когда до меня долетает сдавленное «А-а-ах» из какой-то комнаты, и вижу, как он морщится тоже. Презрение к фальшивой фольге и томным вздохам за стеной впиталось в нашу кровь через кожу кофейным нектаром одного и того же смуглого тела, не принадлежащего никому – лишь ей одной. Аннет Лоу.
– Пойдёмте в лобби, - предлагаю я. Мне до дрожи в пальцах хочется закрутить этого парня в тиски – и выжать из него любовь Аннет, всю, до последней капельки. Смешать с ледяной водкой и, не взбалтывая, выпить всё в один глоток на вдохе. А потом лежать на спине и отражать глазами небо, уже никого, ничего не желая.
– Впереди многие километры ночи, а мои волосы всё ещё пахнут кофе холодными утрами…
– Странный ты, - нынешнее брезгливо смотрело на безнадёжное ретро из его почти прозрачных голубых глаз, но он всё равно не мог ни ударить, ни уйти – пока я не отпущу.
– У меня завтра важные переговоры с Залатцки, мне нужно хорошо отдохнуть, а не… - он не договорил, прерванный очередным глазированным до безобразия стоном, и передёрнул плечами. Вид у него был, как у памятника, обнаружившего наличие в этом мире таких существ, как птицы.
Потом, как будто через силу, преодолевая обезумевшую гравитацию, он протянул мне руку.
– Димитрий Шевре, НИИ Цветограда, кафедра физической химии.
– Вы выучили наизусть текст со своей визитки? Это так трогательно… - я мило приподнимаю брови, пожимая его сильные пальцы и невольно любуясь яшмовой запонкой в манжете. На ободке блестит золотистая искра – та самая, которая зажигается в глазах Аннет Лоу, когда тягучей смолой она плавится в горниле его рук, борясь за каждый вдох. А этот маленький бог плодородия, сын кудрявой Деметры, прячет её в крепкий мешочек сердца – моё, не отдам… Как жаль, что нельзя дважды войти в одну и ту же смерть. Как жаль, что мне нечего продать дьяволу…