Хронология
Шрифт:
Дьен с некоторой долей залихватского форса вписался в поворот в управляемом заносе и горделиво посмотрел сам на себя в ветровое зеркальце. Лёгким касанием включил магнитолу – тихое жужжание диска, поиск дорожки… В этот раз не было ни сероглазой ворожеи Энии, ни рыжей француженки Фармер – из динамиков зазвучал Prison break Anthem.
– И фильдеперсовые ленточки на кандалах, - в никуда изрёк Норд. – Плюс именное каторжное ядро с алмазным напылением. Знаешь, Садерьер, иногда у меня от тебя мороз по коже.
– Взаимно, - не сдержавшись, фыркнул Дьен и немного резче, чем необходимо, вывернул руль. Норд повернулся к нему, скрестив руки на груди и приподняв брови:
– Взаимно? Не-ет, до взаимности нам далеко, как до края миров, Дьен. Наверное, даже весь Антинель ненавидит меня не столь сильно, как я тебя. Почему? Он ещё спрашивает. Садерьер, я не из тех людей, что способны испытывать к своему тюремщику хоть каплю светлых чувств. Ты спрашивал моего согласия, воскрешая меня к этой жизни – без сердца, без души, лишь для достижения собственных целей? Ответ: нет. Ты спрашивал моего согласия, когда притащил в Антинель и усадил в директорское кресло? Ответ: тоже нет. За всё это время ты ни разу не спросил, чего же я хочу, потому что говорил мне, чего я должен хотеть. Ради блага сакилчей и ради судеб миров. Ради высших целей и идеалов. Это так ужасно, Дьен. Я так от этого устал…
– Чего вы хотите? – растерянно переспросил Дьен, ошарашенный таким поворотом разговора.
– Да. Чего я хочу. Не руководитель Антинеля и господин директор Норд, - тут он поморщился, словно ему было горько от этих слов, - не все эти километровые титулы и звания, а просто – я.
– Ну, и чего же вы хотите?..
– Ничего, - Норд отвернулся. – Ничего, Дьен. Ты немножечко опоздал с этим вопросом – лет так на семь. Такой пустяк, право слово. Не о чем говорить. Забудь.
– Да уж, пустячок. Вы взяли и вывернули меня наизнанку, а теперь делаете вид, будто ничего не произошло. Вы хоть понимаете, что теперь мне придётся очень долго исправлять всё то, что вы разрушили своими словами?
– этим вечером Садерьер весь сочился ядом, как именинный пирог – вареньем, и даже не стеснялся это демонстрировать. Слова Норда задели Дьена за живое – как, как после всего, что он сделал ради своего милорда, после многих лет верного служения Норд может ненавидеть его? Это просто не укладывалось у Садерьера в голове. Он уже начал жалеть о собственной несдержанности – следовало смолчать, проглотить очередную попытку Норда уязвить его. Никакие личные чувства и мнения не могут влиять на отношения между водителем и директором, между командором войны и его милордом. Дело есть дело – это закон. Отдать всё, всё ради блага собственного народа, и не ожидать наград, благодарностей или хотя бы снисхождения. Вот путь настоящего сакилча с южной кровью в жилах. Его путь…
…Воспоминания пришли неожиданно – ужасающе, непростительно живые и яркие. Накатили волной, погребли под собой, не давая вздохнуть и опомниться. Исчезли рокот мотора, мокро блестящее в свете фар шоссе и ночное небо за ветровым стеклом.
Дьен вновь стоял в том солнечном дне, во дворе поместья Садерьеров, целясь из револьвера в сердце собственному брату…
Он очнулся от ставшего неожиданно очень громким шума ветра – и, ещё ничего не понимая, ударил по тормозам. «Mitsubishi» остановился поперёк шоссе, вильнув и оставив на асфальте две дымящиеся полосы, похожие своим изгибом на брови Норда. Хватая воздух перекошенным ртом, и непроизвольно вцепившись в алый шейный платок, Дьен в ужасе смотрел на распахнутую дверцу и слабо мерцавшую на пустом сиденье потерянную запонку.
Он не мог поверить, хотя уже верил. Меркаторская карта на полу. Золотой компас на цепочке, в вырезе блузы. Полная окурков пепельница, которую Дьен нашёл сегодня у постели. Этот тревожный, ищущий взгляд и раздражавшая Садерьера весь день рассеянность. И напоследок – как последняя попытка найти причины остаться – этот ужасный, выворачивающий наизнанку разговор. Дьен побоялся обратить внимание на все эти знаки, тайные символы, приметы беды и надвигающегося антициклона – и теперь, растерянный, стоял и смотрел, как рушится привычная жизнь. Как достигнутый с таким трудом порядок исчезает в хаосе неизвестности.
– Милорд!.. – сорвавшимся на полувздохе голосом позвал Дьен, выбираясь из авто под мелко моросящий дождик. Ни звука. Лишь ветер чуть качает верхушки полыни и чернобыльника в придорожной канаве, да пощёлкивает, остывая, двигатель «Mitsubishi». Ни на что не надеясь, Садерьер прошёлся вдоль обочины, освещая заросли фонариком мобильного телефона. В одном месте трава была примята – и только. Норд исчез, растворился в темноте, не оставив после себя ничего, кроме бриллиантовой запонки и перчаток в бардачке. «Как же он будет, без перчаток-то. И без запонки, - тупо подумал Дьен, без сил опускаясь на колени возле «Mitsubishi». – Уже ведь август кончается. Скоро холода, а у него всегда руки мёрзнут…».
Садерьер просидел на шоссе под дождём часа два – пока проехавшая мимо машина не выдернула его из оцепенения. Он не должен сдаваться. Он сакилч или кто, в конце концов?! Он найдёт Норда, чего бы это ему ни стоило, потому что это – его долг. Всегда быть рядом со своим директором и милордом, хочет он того, или нет…