Хрущевцы
Шрифт:
Подробно рассказав о попытках сотрудников югославской миссии в Тиране сколотить внутренних врагов нашей партии и нашего народа, о заговоре, который они хотели организовать на Тиранской партийной конференции в апреле 1956 года, о дальнейшей враждебной деятельности, которую они развертывали с помощью Тука Яковы, Дали Ндреу, Лири Гега и других, я подчеркнул;
– Все эти и другие факты, которых у нас очень много, убеждают нас в том, что до сих пор югославское руководство не отказывалось от своего стремления свергнуть народную власть в Албании. Югославские ревизионисты составляют опасность не только для нашей страны, но и для всех других социалистических стран, ибо, как они и сами заявляли и как показывает и их деятельность против нас, они не мирятся с нашей социалистической системой, они против диктатуры пролетариата, окончательно отреклись от марксизма-ленинизма.
– Мы, - отметил я далее, - желали и желаем поддерживать с Югославией хорошие отношения, но, откровенно говоря, югславским руководителям мы не доверяем, так как они выступают против общественной системы наших стран, они против основ марксизма-ленинизма. Во всей своей пропаганде они ни одного слова не говорят против империализма, наоборот, присоединяют свой голос к голосу западных держав против нас. За 14 лет мы не видели со стороны югославского руководства ни малейшего поворота, чтобы можно было заключить, что оно осознало кое-что из своих грубых ошибок и отклонений, которые в свое время были осуждены. Поэтому такому руководству мы доверять не можем.
Но какую позицию будем занимать мы по отношению к ним?
– сказал я далее.
– Мы будем хранить хладнокровие, будем проявлять терпение и бдительность. Однако всякому терпению приходит конец. Мы не будем предпринимать ни одного шага, могущего ущемить интересы социализма и марксизма-ленинизма, не будем вести с ними вооруженную борьбу и не будем вмешиваться во внутренние дела Югославии. Мы никогда не стояли и не будем стоять за подобные действия, однако защиту своей правильной идеологической и политической линии и беспрестанное разоблачение оппортунизма и ревизионизма мы считали и считаем своим постоянным долгом.
– У меня все, - сказал я в заключение.
– Что же касается нашего политического положения, то оно очень хорошее. Народ выступает тесно сплоченными вокруг партии рядами и решительно проводит ее линию. Больше у нас ничего нет.
Слово взял Хрущев, который, то краснея, то бледнея, хотя и силился хранить "хладнокровие", до сих пор молча слушал мое изложение. Видимо, он хотел показать нам, "как можно молчать", даже в случае, если ты не согласен с собеседником.
– Хотел бы выразить наше мнение, - начал он.
– Мы вполне согласны с вами и поддерживаем вас.
Но вслед за этой фразой Хрущев показал, как это они "поддерживали" нас:
– Мы полагали, что настоящая партийная встреча кончится быстрее и не думали, что вопросы будут изложены вами таким образом.
– Вы, - сказал он далее, - как-то раздраженно смотрите на отношения с Югославией. Говоря об отношениях с Югославией, вы изображаете их бесперспективными. Судя по вашему изложению, можно подумать, что югославское руководство совершило измену, что оно совсем сбилось с колеи, что с ним ничего не добьешься, так что надо порвать с ним. Изменить-то, по-моему, оно не изменило, но что оно сильно отклонилось от марксизма-ленинизма, это пожалуй верно. По-вашему, мы должны вернуться к деяниям Сталина, натворившего того, что нам известно. Судя по тому, как вы изложили дела, получается, что Югославия настроена в первую очередь против Советского Союза, но и против вас и других. Слушая вас, я замечаю, что вы кипите злобой против них! Итальянцы, греки и турки не лучше югославов. Хотел бы спросить вас: с которыми из них у вас лучшие отношения?
– С греками и турками мы не поддерживаем отношений, - ответил я.
– Посмотрите, как югославы ведут себя по отношению к нам, - сказал он далее.
– Они атаковывают нас больше чем греки, больше чем турки, больше чем итальянцы! Но у Югославии что-то особое, пролетарское. Итак, можно ли порвать с Югославией?
– Мы не то говорим, - ответил я.
– Говорить-то не говорите, но, судя по вашим словам, вы так думаете. Югославия, конечно, не станет причиной войны против нашего лагеря подобно Германии, Италии или какой-либо другой стране. Вы считаете Югославию врагом номер один?!
– спросил он меня.
– Мы не о Югославии говорим. Мы говорим о ревизионистской деятельности югославских руководителей, - ответил я ему.
– Что нам делать после всего, что они против нас затевают?
– Постарайтесь нейтрализовать их деятельность. А что вы собираетесь предпринять в дальнейшем? Объявить им войну, что ли?
– снова спросил он меня.
– Нет, войны мы не объявляли и не будем объявлять им. Но, если югославский министр пойдет завтра сфотографировать военные объекты, что нам делать?
– Отберите у него пленку!
– ответил Хрущев.
– Такие меры послужили бы поводом для разрыва отношений с нами и взваливания вины на нас, - заметил я.
– В таком случае, чего вы от нас хотите, товарищ Энвер?
– разозлился он.
– Наши мнения расходятся и нам нечего советовать вам! Я вас не понимаю, товарищ Ходжа! Аденауэр и Киси не лучше Тито, и тем не менее мы всячески старались сблизиться с ними. Не думаете ли вы, что мы поступаем неправильно?
– Это не совсем так, - ответил я.
– Говоря о Тито, подразумеваем улучшение партийных отношений, а между тем он антимарксист. Но ведь югославское руководство ведет себя некорректно даже в государственных отношениях. Какую позицию занимать нам в случае, если югославы будут продолжать составлять против нас заговоры?
– Товарищ Ходжа, - раздраженно воскликнул Хрущев, - вы прерываете меня постоянными репликами. Я слушал вас целый час и ни разу вас не прервал, а вы не дали мне говорить даже несколько минут, все время прерывали меня! Мне больше нечего сказать!
– сказал он и встал.
– Мы приехали сюда обмениваться мнениями с вами, - отметил я.
– К тому же вы, высказывая мнение, тут же задаете мне вопросы. Неужели вас обижает то, что я отвечаю на ваши вопросы?!
– Я сказал вам раз и снова говорю: Я слушал вас целый час, товарищ Ходжа, а вы не слушали меня ни четверти часа, неоднократно прерывали! Вы хотите строить свою политику на чувствах. Вы утверждаете, что между Тито, Карделем, Ранковичем, Поповичем и другими никакой разницы нет! Мы и раньше говорили вам: ведь они люди и отличаются друг от друга. Югославы утверждают, что они "все одинакового мнения, но мы говорим другое: иначе, более разумно относятся к нам Тито и Ранкович, они более предрасположены сблизиться с нами; совершенно враждебно настроены против нас Кардель и Попович. Темпо осел ... неустойчивый. Возьмем Эйзенхауэра и Даллеса. Оба они реакционеры, но их нельзя в одну кучу свалить. Даллес - зловредный, он поджигатель, тогда как Эйзенхауэр более человечный.
Мы сказали вам еще на первой встрече: ни на кого не собираемся напасть и никаких выпадов провоцировать не намерены. Наши атаки и контратаки должны быть такими, чтобы служили сближению, а не отчуждению.
Мы попросили Чжоу Эньлая выступить посредником в деле организации между нашими партиями встречи, на которой участвовали бы и югославы (Речь идет о попытках Хрущева в сотрудничестве с китайским руководством созвать совещание всех коммунистических партий социалистических стран с участием и Тито. Совещание это было созвано в Москве в ноябре 1957 г., однако, невзирая на попытки Хрущева и Мао Цзэдуна, югославы не приняли в нем участия. Более подробно об этом написано на странице 3S6-359 настоящей книги.). Он охотно согласился. Такая встреча может состояться. Югославы выразили свое согласие. Однако нельзя полагать, что все зависит от этой встречи. Но стоит ли при ваших мнениях идти на такое совещание?! Я не понимаю, чего вы хотите, товарищ Энвер! Убедить нас в том, что мы не правы?! Не приехали ли вы к нам уговорить нас занимать в отношении Югославии такую же позицию, что и вы? Нет, у нас своя голова на плечах. Вы хотите убедить нас в правильности вашей линии?! Это не к добру и не отвечает интересам нашего лагеря. Мы находили правильными взгляды Албанской партии Труда на контрреволюцию, происшедшую в Венгрии. Однако ваша тактика в отношении Югославии неправильна. По-моему, вам следовало бы встретиться с Мичуновичем (югославским послом в Москве), но не для обострения, а для улучшения отношений. Но, судя по тому, как вы подходите к делу, вряд ли что-нибудь получится. Вы говорите о провокациях югославского министра в Тиране. У нас также югославский министр демонстративно ездил фотографировать военные объекты. Наш милиционер отобрал у него фотоаппарат, и дело с концом!