Хрущевцы
Шрифт:
Повторяю: мы будем держать курс на улучшение как государственных так и партийных отношений с Югославией. Добьемся мы этого или нет, это другое дело, зато совесть у нас будет чиста, этим мы окажем услугу нашей партии и всем другим партиям. Дела обострять не следует. Румынские товарищи по праву охарактеризовали вас в "Скынтейя" как "склочников".
– Мы не только против подобного несносного ярлыка, но и против духа, в котором братская партия, какой является румынская партия, трактует этот вопрос в своем центральном органе, - сказал я Хрущеву.
– Быть склочником значит совершать беспринципные нападки. Мы никогда ни с кем не поступали так. Сама "Скынтейя" и те, кто написал
Хрущев, который этим самым получил ответ в связи со своим "согласием" со "Скынтейя", продолжил, чуть снизив тон:
– Спокойно, спокойно, товарищи, всегда спокойно и мы победим. Знаете, что говорил нам Сталин?
– добавил он.
– "Прежде чем выносить решения, надо принять холодный душ, как это делали римляне". Сталин так советовал нам, но сам душ не принимал. Пусть сделаем мы то, чего Сталин не делал!
Сказав это, он помолчал, а затем снова пустился в обвинения:
– Вы тоже не принимаете душ прежде чем выносить решения, - отметил он.
– Вы казнили Дали Ндреу и Лири Гега. Мы считаем тяжелой, очень тяжелой ошибкой подобный акт.
– По поводу этих агентов, - сказал я, - мы говорили с вами и раньше, но тем не менее, если хотите, могу привести здесь бесчисленные подробности об их антипартийной и антиалбанской деятельности. Они все время действовали в ущерб нашей стране.
– - Все равно! Все равно!
– воскликнул Хрущев.
– Не следовало так сурово наказать их. Югославы пришли в ярость.
– Еще бы, они были их верными агентами, - сказал я и заметил, что решение нашего суда взбесило Хрущева не меньше югославов.
– Узнав, что вы намеревались предпринять, мы дали нашему послу в Тиране, Крылову, срочную радиограмму, в которой говорили ему о необходимости обязательно отменить данное решение вашего суда. Видимо, вы не вняли ему. Это был наш приказ.
– Я впервые слышу и удивляюсь тому, что вами был отдан такой приказ, отметил я, стараясь подавить в себе гнев.
– Но вам следовало бы знать, что во время судебного процесса была целиком и полностью доказана преступная деятельность этих опасных агентов. Наш народ не простил бы нам терпимости к ним. Мы не гладим врагов по голове, а наказываем их по заслугам, согласно проголосованным народом законам.
Но Хрущев места себе не находил.
– После выступления Тито в Пуле, - вставил Пономарев, - мы направили Крылову радиограмму, в которой давали ему указание советовать вам хранить хладнокровие, отвечая Тито, так как мы тоже собирались написать статью, и чтоб не получилось так, будто все это подстроено. В ней мы также указывали ему, что вам следовало предпринять в отношении Дали Ндреу и Лири Гега.
– О статье он сообщил нам, - ответил я, - но мы не могли не дать ответа Тито, поэтому и написали ( Речь идет о статье, опубликованной в газете "Зери и популлыт" 23 ноября 1956 года, "По поводу речи, произнесенной в последнее время Иосипом Броз Тито".[)]. Что же касается Дали Ндреу и. Лири Гега, то мне известно, что ваш посол осведомился о них после их ареста и мы говорили ему о деятельности этих агентов. Никакого приказа он упомянуть не упомянул, и правильно поступил. Но, и если бы он передал нам его, мы ни в коем
– Наш посол, - сказал Хрущев, обращаясь к своим товарищам, - своего долга не выполнил. Этот шаг следовало пресечь.
Этот человек всегда открыто брал под защиту наших врагов, представляя себе Албанию, как страну, где нужно было исполнять его приказы, а не законы нашего государства. Помню, однажды он говорит мне:
– Я получил от некоего Панайота Пляку письмо, в котором он просит меня выручить его.
– Вы знаете этого человека?
– спросил я. (Мне было известно, что он прекрасно знал убежавшего в Югославию изменника, агента югославов Панайота Пляку, который просил, чтобы его приняли в Советский Союз.)
– Нет, - ответил мне Хрущев, - я его не знаю.
Он лгал.
– Это изменник, - говорю я ему, - и, если вы примете его в вашу страну, нашей дружбе с вами придет конец. В случае, если примете его, то вы должны передать его нам, чтобы мы повесили его на площади.
– Вы подобно Сталину, который убивал людей, - сказал Хрущев.
– Сталин убивал предателей, мы также именно их убиваем, - добавил я.
Не найдя другого выхода, он отступил. Он еще надеялся подчинить нас себе иными средствами и путями. Излив все, что у него было, он замолчал, положил руки на стол, сбавил резкий тон и опять пустился в "советы".
Тактике "кнута" наступил конец: Хрущев снова подал "калач" на стол переговоров.
– Поймите же нас, товарищи, - сказал он, - мы разговариваем так только с вами, так как сильно вас любим, вы в наших сердцах, - и т.д. и т.п. И после всего этого сделал жест "щедрости": освободил нас от выплаты кредитов, предоставленных до конца 1955 года Советским Союзом нашей стране для ее хозяйственного и культурного развития. Мы, конечно, поблагодарили их, поблагодарили в первую очередь советский рабочий класс и братский советский народ за эту помощь маленькой, но мужественной, трудолюбивой и несгибаемой стране. Тем не менее, все мы раскусили "мотивы" этой "щедрости" Хрущева. Он хотел "задобрить" нас, кое-как смягчить напряженную обстановку, сложившуюся во время переговоров, хотел разубедить нас этой "помощью", которая была для Хрущева не помощью, а подачкой, приманкой, посредством которой он старался обмануть и подчинить нас. Но вскоре он убедился, что мы из тех, кто готов и травой питаться, но ему и никакому другому изменнику не подчиниться.
Несколько дней спустя после жеста "щедрости" Хрущев дал в честь нашей делегации большой ужин, на который пригласил и Мичуновича. Увидев его где-то в конце зала, он позвал его:
– Иди сюда! Чего ты поодаль сидишь!? Он представил нас друг другу и сказал, улыбаясь:
– Договоритесь сами!
– и отошел со стаканом в руке, чтобы дать нам "договориться". Мы поссорились.
Я пересчитал Мичуновичу все сказанное Хрущеву на встрече и отметил:
– Мы проявляли готовность и готовы и теперь улучшить государственные отношения с вами и прилагали к этому все усилия, но вы должны окончательно отказаться от антиалбанской деятельности.
– Вы называете нас ревизионистами, - сказал Мичунович.
– Как же вы можете поддерживать отношения с ревизионистами?
– Нет, - ответил я, - с ревизионистами мы никогда отношений поддерживать не будем, но я говорю о государственных отношениях. Такие отношения мы можем и должны иметь. Что касается существующих между нами идеологических противоречий, то вы должны уяснить себе, что мы ни в коем случае не откажемся от борьбы против оппортунизма и против ревизии марксизма-ленинизма.
– Когда вы говорите против ревизионизма, вы имеете в виду нас, - сказал Мичу-нович.