Хрущевская «оттепель» и общественные настроения в СССР в 1953-1964 гг.
Шрифт:
По-иному объяснял сложившуюся ситуацию аппаратчик Московского завода углекислоты Азовский:
— Наше правительство раздает подарки, кормит других, а сейчас самим нечего есть. Вот теперь за счет рабочих хотят выйти из создавшегося положения.
Заслуженный артист РСФСР Заславский говорил:
— Мы от этого мероприятия не умрем, но стыдно перед заграницей. Хотя бы молчали, что мы уже обгоняем Америку. Противно слушать наш громкоговоритель целый день о том, что мы, мы, мы, — все это беспредельное хвастовство{1895}.
Уже 1 июня, сразу же после опубликования постановления о повышении цен, в ряде городов появились листовки и надписи, которые чекисты отнесли к числу антисоветских. «Сегодня повышение цен, а что нас ждет завтра?» — читали москвичи, проходя мимо одного из домов на улице Горького. «Бороться за свои права и снижение цен» призывала листовка, наклеенная на Сиреневом бульваре. Появление подобных листовок было зафиксировано в Павловом Посаде и Загорске, а также в одном из районов Ленинграда. В Донецке на телеграфный столб прикрепили листовку
— Хватит заниматься разговорами! Надо остановить станки{1897}.
В паровозном депо станции Тамбов рабочий Плотников написал мелом: «Требуем повышения зарплаты!». На заводе им. Октябрьской революции в Минске слесарь Комоцкий склонял рабочих своей смены прекратить работу, заявляя:
— Надо бить коммунистов! Они довели до такого состояния, что начали повышать цены на продовольствие{1898}.
Но то были единичные выступления. В Риге некоему Мизитису удалось собрать у памятника Ленину толпу в несколько десятков человек, выкрикивая «антисоветские измышления»{1899}. В Новочеркасске же властям пришлось иметь дело с гораздо большим числом недовольных. Там уже с утра в цехах Электровозостроительного завода началось бурное обсуждение. К обеденному перерыву перед зданием администрации митинговало до тысячи рабочих. Спустя некоторое время они разобрали забор, отделяющий завод от железнодорожного полотна, остановили пассажирский поезд, следовавший из Саратова, высадили машиниста, отказавшегося дать сигнал тревоги, и стали делать это сами. Вскоре здесь собралось еще две тысячи человек, бросивших работу. На вагонах появились надписи: «Мяса, масла, повышения зарплаты». Не приступила к работе и вторая, вечерняя смена{1900}.
Ничего хорошего не сулило властям и утро следующего, воскресного дня 2 июня. Между тем, газета «Правда» за этот день открывалась передовицей, озаглавленной «Советские люди заявляют: Это необходимая мера». А на второй странице публиковала два отклика: письмо 4 рабочих завода «Уралмаш» и письмо московской домохозяйки. Однако все было не так однозначно. Листовки с призывом к забастовке появились в Измаиле, надписи «клеветнического содержания» — в Минске. В рабочем поселке Херсонского судостроительного завода обнаружен металлический лист, на котором большими буквами электросваркой выведены, с одной стороны, — призыв не покупать мясные изделия до снижения цен на них, а с другой, — «злобная надпись в адрес одного из руководителей партии и советского правительства»{1901}. На железнодорожных путях станции Челябинск ночью было разбросано 9 листовок с текстом: «Долой позорное решение правительства! С 4-го забастовка!». 5 листовок, «содержащих выпад против одного из руководителей партии и правительства» обнаружили в Могоче (Читинская область). Надпись «аналогичного содержания» была учинена на стене в помещении КБ-1 в Москве{1902}. Антисоветские надписи появлялись в Челябинске, Донецке, Тамбове{1903}.
С началом утренней смены в тех предприятиях, учреждениях и организациях, что работали по беспрерывному графику, то есть без выходных, партийцы были кинуты на разъяснение принятых решений. Но то тут, то там происходили сбои. В аэропорту Внуково один его сотрудник, Лапин, заявил:
— Нужно собраться на Красной площади и потребовать отмены постановления.
На железнодорожной станции Нижний Тагил помощник машиниста Мазур говорил:
— При нынешнем правительстве хорошего ждать нечего. Необходимо сделать забастовку и потребовать улучшения жизненных условий.
На Петровско-Забайкальском металлургическом заводе рабочий Тимофеев при обсуждении обращения ЦК и Совмина выкрикнул в присутствии 100 человек:
— Нужно иметь автомат и перестрелять всех!{1904}. Продавщица Сазонова в торговом киоске на станции Хабаровск кричала своим покупателям:
— Вы, коммунисты, чего же молчите? «Власть народная!» Давайте делайте переворот!{1905}
А в Новочеркасске 5000 рабочих Электровозостроительного и других заводов направились в центр города, неся впереди колонны портрет Ленина и цветы. Преодолев на своем 6-километровом пути три барьера из танков, автомашин и солдат, они устроили митинг перед бывшим атаманским дворцом, в котором теперь размещались горком партии и горисполком. К ним присоединились тысячи горожан. Два десятка их представителей проникли во дворец, но никого там не обнаружив, вышли на балкон и стали произносить речи. И тут раздались выстрелы… При подавлении беспорядков было убито не менее 20 человек. Еще 116 были осуждены потом по уголовным делам{1906}.
Рабочий класс, который КПСС официально
Характерно, что Хрущев — большой любитель разъезжать по стране, проводить различного рода совещания, давать советы и рекомендации, постоянно находиться «в гуще народа» — в Новочеркасск не поехал, отправив туда Ф.Р. Козлова и А.И. Микояна. Это не значит, однако, что он полностью проигнорировал этот тревожный сигнал. По его указанию было проведено специальное обследование бюджетов семей рабочих и колхозников для выяснения того, как повышение цен сказалось на уровне потребления продуктов питания, на доходах и расходах населения. ЦСУ СССР выяснило, что в июле — сентябре 1962 г. потребление мясопродуктов в семьях промышленных рабочих уменьшилось на 3%, молока и молочных продуктов — на 10%, что компенсировалось ростом потребления рыбы, растительного масла и яиц на 2-12%. Эти изменения в структуре потребления продуктов питания в большей степени были характерны для семей со сравнительно низкими доходами на члена семьи. Расходы на покупку непродовольственных товаров у промышленных рабочих остались почти на прежнем уровне. Зато они возросли у колхозников. Это и не удивительно. Ведь их доходы от продажи мясо-молочной продукции на рынках увеличились на 17%. Их семьи стали больше потреблять мяса (на 7%) и сахара (на 19%). Историк аграрной политики того времени И.Е. Зеленин отмечает в связи с этим, что, «пожалуй, это единственная в советской истории правительственная акция, которая проводилась прежде всего в интересах крестьянства, деревни и с совершенно очевидными потерями для рабочего класса, горожан»{1907}.
Но с пониманием к официальным заявлениям о необходимости и временности повышения цен на мясо-молочные изделия отнеслись только 24% опрошенных в 1998 г. и 26% опрошенных в 1999 г.
Считала этот шаг необходимым научная сотрудница ВНИИ экономики сельского хозяйства В.Ф. Полянская, сама участвовавшая в работе по определению себестоимости и уровня цен на сельскохозяйственную продукцию. «Цены были просто смешными», — говорила она{1908}. Ценовая политика до этого была «необъективной», соглашался М.М. Панкратов, учитель из Реутово, а сельское хозяйство требовало заботы о себе{1909}. Необходимым и не таким уж значительным назвала повышение цен продавщица из Подлипок О.Г. Михайлова{1910}. «А как не поверить? — говорила Г.Н. Стецюра из поселка Удыч в Тепликском районе Винницкой области. — Ведь масла-то не было, из Киева везли»{1911}. «Цены не могут быть заморожены», — согласен был А.М. Семенов, секретарь Коробовского райкома партии (в Белоруссии) по сельскому хозяйству{1912}. «Порассуждав и разложив все по полочкам, решили, что есть необходимость в повышении цен», — говорила М.Я. Шепелева, снабженец с завода «Красный пролетарий» в Москве{1913}. «Это экономически необходимо», — согласны были А.И. Митяев, инженер ОРГ «Алмаз» в Москве{1914}, и М.М. Гурен, инженер комбината «Тулауголь» в Новомосковске{1915}. «Надо было так сделать», — соглашалась и студентка МАДИ Т.Ф. Тараканова{1916}. «Это вызвано необходимостью, так как крестьяне стали беднее», — думал А А. Налимов из подмосковной Ивантеевки{1917}. «Считали, что если продукты подорожают, то их больше будут производить», — вспоминает П.И. Кондратьева, работавшая тогда учительницей в Новгородской области{1918}.
Работница Дрезненской фаянсовой фабрики О.В. Фоменкова рассуждала так: «Коль обещали построить коммунизм, то это, видимо, является временной мерой. Если нужно, значит нужно»{1919}. Молодой была (25 лет) Н.И. Завереева, шлифовальщица Красногорского оптико-механического завода, и не так остро восприняла повышение цен: «Уверены были, что это не надолго»{1920}. Поверили, что это временная мера, московские домохозяйки М.Д. Гребенникова{1921} и А.А. Гумилевская{1922}. «Обещали на 3 года», — помнят водитель автоколонны 1783 в Ногинске В.А. Кусайко и рабочая Ногинского завода топливной аппаратуры М.В. Есина{1923}. «Верили, что все наладится», по словам заведующей отделом кадров Ефремовского строительного треста Р.П. Пономаревой{1924}.
«Надо, так надо», — соглашалась рабочая Клинского комбината «Химволокно» партийная активистка В.Г. Трофимова{1925}. «Видно, нет другого выхода», — соглашался инженер Ромненского машиностроительного завода Л.Ю. Бронштейн{1926}. «А что, иначе могло быть?» — вопросом на вопрос отвечала Н.А. Торгашева из Рузаевки в Мордовии{1927}. «Верили всему», по словам Л.П. Костаревой, строительной рабочей из Мытищ{1928}. «Мы слепо верили нашему правительству», — говорил О.Г. Филин, электрик из колхоза «Красное пламя» в Московской области{1929}. «Раз правительство решило, значит надо», — говорила рабочая Е.П. Паршина со станции 207-й км Северной железной дороги{1930}.