Хрущевская «оттепель» и общественные настроения в СССР в 1953-1964 гг.
Шрифт:
— Не становитесь на ложный путь. «Оттепель» — лозунг, который дал вам Эренбург, это не наш лозунг… Мы не признаем лозунга «Пусть расцветают все цветы!»… Я угрожать никому не хочу, но предупредить должен. Я, как Александр Невский (вот здесь сидит Черкасов) «иду на вы»{1805}.
Тогда в качестве крайнего, «мальчика для битья» Ильичев предложил вызвать на трибуну секретаря парткома Московского отделения Союза писателей Е. Мальцева, хотя он и не записывался для участия в прениях.
— В большом коллективе есть разные люди, есть и незрелые, с которыми надо работать и которых надо воспитывать, — начал было он. — Я об этих выступлениях (то есть интервью. — Ю. А.) только сейчас услышал. Поэтому нужно, чтобы нас информировали о выступлениях наших товарищей [за границей]… Мы никакую иностранную информацию не получаем.
— Слушайте, это элементарно, — прервал его Хрущев, — когда в уборную заходите, вы чувствуете запах? А если вы сидите в ней? Нет, знаете, если коммунист вы, так вы не можете говорить: «Доложите мне, что это контрреволюционер, тогда я его арестую».
— Речь идет об информации, которую мы не получаем, — продолжал оправдываться Мальцев.
— Он десять лет сидит с ним и не знает, что он контрреволюционер… Мы от вас должны получать. Вы должны!{1806}
Этот призыв был услышан, и попросивший слова вне очереди Е.А. Смирнов проинформировал, как столичные писатели на выборах в свое правление провалили председателя правления Союза писателей РСФСР Л. Соболева только потому, что он попытался «очень осторожно сказать о Кочетове, что нельзя же так коммуниста прорабатывать и убивать».
— Московская организация стоит на неверных путях и поэтому сказать боится правду Центральному комитету. Нам нужна поддержка.
Такая поддержка от лица бюро ЦК КПСС по РСФСР и была обещана{1807}. И тут Хрущев вспомнил о письме группы писателей в ЦК по поводу того, что было в Манеже:
— Как это могло случиться, что беспартийный Эренбург увлек партийного Суркова подписать этот документ? Член ЦК, или кандидат в члены ЦК, товарищ Сурков. Кто еще подписал из старых писателей? Товарищ Симонов, тоже бывший кандидат в члены ЦК… Товарищ Сурков, с кем вы хотите сосуществовать?{1808}
Главный редактор журнала «Октябрь» В.С. Кочетов пожаловался на то, что во время заграничных поездок его одолевают вопросами о Пастернаке:
— А нашу литературу никто не знает. Правда, знают имена Евтушенко и Вознесенского, — стихов не знают, знают только то, что вокруг них происходит. У них надежда, не сокрушат ли они советскую власть. Поэтому это им очень интересно{1809}.
— Пастернак на это надеялся, — согласился с ним Хрущев, но не стал делать таких же выводов относительно Евтушенко и Вознесенского и, мало того, фактически признал, что и с Пастернаком изначально поступили неправильно: — Если бы книгу его «Доктор Живаго» издали, никакой премии Нобелевской он не получил бы{1810}.
Не обошелся Кочетов и без выпада против Твардовского:
— Вот посмотрите, в «Новом мире» была напечатана замечательная штука — «Вологодская свадьба», которую когда читаешь, просто жуть берет… где показаны идиотизм, круглые пьянки, дураки… Смельчаки пишут, смельчаки печатают{1811}.
Хрущев на этот выпад никак не реагировал, и Кочетов, зачитав пространное письмо протеста против этой публикации из той же Вологды, выразил желание опубликовать его:
— Оно говорит гораздо больше о нашей жизни, чем все эти подозрительные писания… Откуда все эти выдумки идут? Или не хочет видеть, или заштамповывает в представлении, что все надо поносить… со Сталиным выбросить советскую власть, коммунизм и прочее{1812}.
Художник Д.Л. Налбандян — автор многочисленных живописных полотен на историко-революционную тему с непременным присутствием на них вождей (Ленина, Сталина, Кирова) сетовал, что газета «Советская культура» не печатает его отрицательный отзыв на воспоминания Эренбурга, изображающего советское искусство сугубо административным и сплошь официальным. Выразил он негодование и по поводу того, что такой «замечательный художник» как Иогансон (президент Академии художеств. — Ю. А.) оказался забаллотированным при выборах делегатов на съезд художников противниками соцреализма:
— Надо, чтобы им дали по мозгам… Не только у нас в Москве, но и в других республиках выбирали на съезд всех тех художников и критиков, которые стоят за такое «новшество»{1813}. Б.В. Иогансон был президентом Академии художеств, то есть входил в номенклатуру ЦК КПСС, и уже только в силу этого Хрущев мог заподозрить политическую подоплеку в борьбе ряда художников за обновление руководства их союза. Поэтому он не оставил без внимания то, что услышал:
— Если такие вывихи в [вашей] союзной организации, то не надо созывать съезд… Центральный комитет берет на себя ответственность и созовет совещание, а Центральный комитет, конечно, знает, кого пригласить на совещание. Нам нужно собрать те силы, на которые мы опираемся, а не те, которые хотят поставить себя в оппозицию партии. Пусть они собираются, мы им дадим паспорта на выезд для таких собраний{1814}.
Посещение высшим советским руководством художественной выставки в Манеже и последовавшие затем его встречи с представителями творческой интеллигенции вызвали неоднозначные отклики в народной массе. На вопрос «На чьей стороне были тогда ваши симпатии?» — 12% опрошенных в 1998 г. и 22% опрошенных в 1999 г. ответили, что их предпочтения находились на стороне власти и что, считая Хрущева правым, они поддержали его обвинения. Д.И. Авдеев, художник из Московского института стекла, был за реалистическую живопись, а на выставке в Манеже было много абстракции{1815}. Не нравились такие картины М.Н. Лепинко, радиотехнику из Военно-морской академии им. Крылова в Ленинграде{1816}. «Я тоже могу такое рисовать, почему бы и нет, а Хрущева мы уважали», — говорила А.Г. Столярова, бригадир моляров из Можайска{1817}. «Любое творчество должно быть не только понятным, но и приятным людям», — был уверен сварщик завода автокранов в Балашихе А.Ф. Нудахин{1818}.
«Это не искусство» — вместе с Хрущевым был убежден рабочий Метростроя М.М. Гурешов. «Это не было искусством», — считал и В.М. Михайлов из подмосковной Тайнинской, лично побывавший на той выставке в Манеже. Вспоминая бесформенность некоторых скульптур и натюрморты, изображающие «рваный ботинок, три железки, болт и скобу», таможенник Ю.Н. Шубников из Внуково риторически спрашивал: «Разве это искусство?». «Нарисуют точку и назовут искусством!» — говорил водитель В.А. Кусайко из автоколонны 1763 в Ногинске. «Сюрреализм и модернизм с черным квадратом никогда не считала подлинным искусством» учительница Константиновской школы в Загорском районе В.С. Безбородова. «Не приемлю никаких извращений в искусстве», — говорил ее муж, техник местного деревообделочного завода В.С. Безбородов. Считал, что художники «бесятся от жира», москвич А.В. Шаталин. «Наша интеллигенция зажралась», — говорила Л.С. Трофимова из Ярославля. «Разогнал интеллигентов, и правильно, работать надо, а не прохлаждаться!» — говорила заведующая отделом кадров треста «Ефремовстрой» Р.Г. Пономарева. «Новомодные художественные изыски» были чужды инженеру МЭИ А.В. Митрофанову, увлеченному своей работой и горным туризмом, поэтому к гонениям на «авангардистов» он был равнодушен и «даже немного одобрял их»{1819}.