Хрусталь
Шрифт:
– Тогда почему ты пришел ко мне и ноешься, как гребаная школьница, которую впервые дернули за косички? Ты боишься, Райан. Боишься, что не сможешь сделать ничего достойного.
– Твою мать, Рэймонд! Ты совсем меня не понимаешь! У меня предостаточно идей, чтобы выплюнуть очередную всратую историю о какой-нибудь необычной херне! Хочешь, я напишу тебе сотни таких романов? Легко! Но у меня нет ни одной идеи, которая могла бы завоевать сердца миллионов, независимо от пола, возраста и вкусовых потребностей. Я ведь не Жюль Верн, в конце концов, и не Федор Михайлович Достоевский. Я Райан Биллингтон, твою мать! Пишу о том, что хочется увидеть людям, а не о том, что скрывается в подсознании.
– Именно твоя мания писать о сокровенных желаниях
Тремя днями ранее Рэй Рэймонд позвонил мне и попросил заглянуть к себе. Я никого не трогал, пил чай, наслаждался жизнью. И тут на тебе! Срочно нужно было явиться в этот же кабинет и обсудить наш новый контракт. Еще один подобный роман, – сказал мне Рэймонд тогда, – и всю твою карьеру можно свести на «нет». Ты становишься не интересен, Райан. Твой будущий роман может стать последним. В тот день мы подписали контракт, согласно которому я должен написать бестселлер. Если эта книга будет моим очередным дерьмом, мы навсегда прекращаем наше сотрудничество. Если же нет – я снова вернусь на вершину славы. И я загорелся этой идеей, думая, что именно это вдохновит меня на великие вещи.
– Как я могу выйти за рамки самого себя, являясь самим собой? Рэймонд, это не так работает. Я думал, что создал свой стиль, что у меня появился писательский слог, а оказалось, что я просто стал заурядным писакой…
– Заурядным писакой ты был всегда, но, по крайней мере, раньше ты никогда в себе не сомневался. Скажи мне, Райан, разве не сомнения в том, что ты делаешь, создали пустоту внутри тебя? Ты добился успеха, сколотил целое состояние, присел на задницу и начал, не напрягаясь, посасывать фирменные коктейли через трубочку. Один успешный роман! Два! Пять! Но успех не может быть вечным. Как только ты обнаружил, что не способен на что-то новое, ты тут же начал сомневаться в себе, и – БАЦ! – цифры скатились вниз, а твое имя не стоит и в одном ряду с зазнавшимися новичками.
– К чему ты рассказываешь мне все это?
– А к тому, Райан, что ты должен уже наконец-то выйти из зоны комфорта и показать этим писателям-однодневкам, кто такой Райан Биллингтон и почему его должен уважать каждый. Вспомни, почему ты начал писать. У тебя ведь ни хрена не было! И единственное, что ты умел – писать эти гребанные строки. У Тебя получилось один раз, так почему ты думаешь, что не получиться во второй?
Вечером того же дня, когда мы обсудили условия нашего нового контракта, я пришел домой, заряженный на успех. Тысячи сюжетов медленно варились внутри моей головы, по дороге домой я молчал, но ни на секунду не прекращал вести диалоги с самим собой. Я вошел в свою квартиру, готовый буквально лопнуть от переполнявших меня эмоций. Я сел за ноутбук, мое сердце колотилось так сильно, что на какое-то время я оглох, пальцы тряслись над клавиатурой, и я поражался тому, насколько громкой может быть тишина. А затем наступило молчание. Герои внутри меня внезапно прекратили вести диалог, сюжеты кончились, мысли растворились в абстракции бессвязных слов. Я написал: «Глава 1», и просидел четыре часа в одном положении.
Ни единой мысли не посетило меня за это время – совершеннейшая пустота. Я захлопнул ноутбук, заварил себе чашечку кофе, выкурил сигарету и снова услышал их. Голоса. Они снова проснулись и взбудоражились, заговорили о великом и решались на подвиги. Вот оно – вдохновение! – подумал я, снова уселся за ноутбук и снова оказался совсем один. Впервые с тех пор, как я начал писать свой первый роман, я почувствовал одиночество. За три дня, предшествующие нашему с Рэймондом разговору, монитор моего ноутбука горел пятью буквами и одной цифрой:
«Глава 1»
А я не отходил от него практически ни на шаг.
– Потому что я ни хрена не чувствую, Рэймонд! – произнес я ему по слогам, будто общаюсь с ребенком.
– Вот все вы, писатели, жалкие сопляки! Что-то не получилось, так сразу ни хрена не чувствую! Скажи еще, что мир вдруг утратил свои цвета, а еда стала казаться пресной. Ты – писатель, Райан, и как писатель ты должен знать, что такое гипербола! Или аллегория, хрен пойми! Я же, блин, издатель, а не литературный критик. Одно я знаю – не дави ты из себя этот шедевр, не напрягай свои мозги! Мозгами пусть работают ученые и прочие научные деятели, а ты должен работать сердцем. Своим мягким и хрустальным писательским сердцем, Райан!
– Ты думаешь, я не пробовал? У меня ведь и раньше были провалы. У меня сотни незаконченных черновиков, дюжина недописанных рассказов, и все они казались мне великолепными! Но здесь все иначе, Рэй. Если раньше я отбрасывал один неудачный роман и тут же начинал второй, то сейчас я даже не могу начать…
– Все дело в пустоте, которую ты чувствуешь?
– Да, Рэймонд! Да и еще раз да! Но, пойми, что эта пустота – это не просто отсутствие всего. Нет! Это настолько большое количество чувств, слипшихся в один огромный комок, что я уже и не знаю, как мне его описать. С чего начать? Где мне ухватиться за ниточку, с которой стоит начать распутывать? Как только я начинаю думать об этом, я тут же встаю в ступор и в мою голову не приходит никаких идей! Вот она – пустота! Она вызвана переизбытком чувств, а не их дефицитом, и такое количество разных тональностей внутри меня обесценивает другие тональности, Рэймонд. Я начинаю думать об одном, но приходит другая мысль, которая сдвигает предыдущую. А на смену этой приходит еще одна, затем пятая, десятая, и так по кругу, пока не обесцениваются совершенно все! И тогда я понимаю, что не прошло еще и минуты… Что я совершенно пуст…
– Об этом я и говорю! Не торопи события. Отдохни от своей писанины денек-другой, а если потребуется – несколько месяцев. Не думай ни о чем, просто расслабься, и тогда, увидишь, хорошая идея сама придет к тебе в голову. О времени не беспокойся! В таком положении, как у тебя, длительная передышка будет только на пользу. Пройдет год, два года, может быть, даже три, все начнут спрашивать: «Куда подевался Райан Биллингтон?» и тут – на тебе! – твой шедевральный роман, который вновь сделает тебя кумиром.
– Не могу, Рэймонд… Я постоянно думаю об этом… Постоянно! Каждую гребанную секунду! Но как только я сажусь за работу, все мои мысли тут же превращаются в полный ноль. Такое ощущение, что я просто кончился…
– Кончился? Ты имеешь в виду, что ты кончился как заряд батарейки или как бутылка кефира?
– Именно так…
Разве может человек закончится, как какая-то бутылка кефира? Вот если скажем, как бутылка пятнадцатилетнего испанского бренди, тогда да, но ни в коем случае не кефир. И, тем не менее, выражение «кончился» подходило сюда как никогда к стати. Я чувствовал себя опустошенным, будто какие-то неведомые силы высосали из меня совершенно все – и радость, и печаль, и желание напиться в стельку.
– Ты давно мастурбировал? – внезапно спросил меня Рэй.
– Пару часов назад, а что?
– А до этого? Когда ты мастурбировал до этого?
– Еще пару часов назад… Но к чему это?
– В этом и суть! Ты мастурбируешь, как подросток, много куришь, пьешь кофе без передышки. Ты лишил себя всех радостей жизни, Райан! Вспомни свой первый раз в постели с женщиной! Уверен, ты так возбудился в тот день, что не выдержал напора и тут же выстрелил! А сигареты? Когда в последний раз сигарета обжигала слизистую твоего рта? Я уверен, Райан, что ты уже и не чувствуешь вкуса сигарет. Поэтому ты и пуст! Потому что не чувствуешь радости насыщения. Лиши себя этого на какое-то время и затем испробуй снова, как в первый раз…