Художник моего тела
Шрифт:
Облегчение окутало меня благодарным теплом, когда мои пальцы коснулись экрана.
Олин Мосс: Гил — разносторонний человек. Но он не убийца.
— Итак, народ. Собрание персонала в пять! — крикнула Шеннон через пол офиса. Сотрудники подняли руки вверх в знак того, что они услышали; другие стояли с ручками и бумагами для записей.
Я собралась выключить телефон, желая удалить весь разговор и любой признак моих сомнений относительно Гила, но Джастин прислал последний ответ.
Джастин
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Олин
– Наши дни –
Сжимая телефон в ладони, я вышла из лифта в вестибюль. От Гила ничего не было слышно весь день. Я ушла из-под его защиты, хотя он специально сказал мне этого не делать. Но мне не приходили сообщения с угрозами или не было неудобных посетителей.
Я не могла понять, что чувствовала по этому поводу.
— Олин.
Его грубый, печальный голос заставил меня остановиться у удобных бархатных стульев у стойки охраны. Гил медленно поднялся, распрямляя свое мощное тело и вставая на длинные, сильные ноги. Тени залегли у него под глазами, и его обычная аура трагизма тяжелее легла на плечи.
Как я могла когда-либо подумать, что он убийца? Даже на мгновение. Ни один убийца не стал бы испытывать угрызения совести и сожалеть так, как он. Ни один убийца не мог выглядеть таким полным отчаяния.
Я не думала.
Я не останавливалась.
Мои ноги сорвались на бег. Я бросилась к нему.
— Прости меня.
Я обняла его крепкую талию, прижимаясь к его груди.
— Простить за что? — Он не обнял меня в ответ. Его руки свисали по бокам. Ладони его были крепко сжаты и тверды. — За то, что ушла, когда я просил тебя не делать этого?
Я поцеловала его прямо в сердце.
— За это и... за другие вещи.
Отстранившись, я отступила назад и сунула телефон в сумку. Мне определенно не хотелось, чтобы он видел нашу с Джастином переписку. Я никогда не хотела причинить ему такую боль — дать понять, что мое доверие к нему пошатнулось.
Гил не двигался, прищурил глаза и смотрел подозрительно.
— Я ожидал, что ты побежишь в противоположном
— Почему?
— Потому что я потребовал, чтобы ты осталась со мной. — Его спина напряглась. — Конечно, моя просьба была отклонена... и ты ушла, не попрощавшись.
— Я ушла не потому, что злилась на тебя за то, что ты запретил мне. — Я боролась с желанием снова прикоснуться к нему. — Я ушла, потому что у меня есть работа.
Его челюсть сжалась.
— Было небезопасно идти без меня. Если бы я знал, что ты так чертовски упряма в отношении рутинной работы, я бы тебя сопроводил.
Я проигнорировала его умышленный выпад.
— Я могу сама о себе позаботиться.
Он вздохнул, все его тело выражало разочарование.
— В том-то и дело, О. В этом... ты не можешь.
Мой пульс участился.
— И что это значит?
— Это значит... — Он посмотрел в сторону, отгоняя правду. — Это не имеет значения. Ты в порядке. Мы снова вместе.
Мое сердце екнуло.
— Мы правда?
Гил снова прищурил глаза.
— Что правда?
— Вместе вместе?
— Нет. — Он покачал головой. — Не в этом смысле.
Пока нет.
Я слабо улыбнулась, делая все возможное, чтобы сменить тему.
— Ты поверишь мне, если я скажу, что скучаю по тебе?
Он нахмурился.
— Даже через миллион лет нет. С чего бы тебе верить? Я был засранцем.
В момент абсолютной уязвимости я прошептала:
— Ты поверишь мне, если я скажу, что скучала по твоим объятиям? Мы целовались и общались так, как никогда в подростковом возрасте, и мы не обнимались.
Он резко втянул воздух.
Я приготовилась к наказанию — язвительной выволочке. Но вместо этого он провел костяшками пальцев по моему подбородку и перевел взгляд на меня. Я замерла, пока он всматривался в меня, видя мои страхи, мою вину, мою бесконечную потребность в нем, и закрыл глаза, как будто не мог пережить то, что видел.
— Я продолжаю говорить это, а ты продолжаешь игнорировать меня, но... пожалуйста, остановись. Я не могу больше терпеть.
Мои губы прикоснулись к его губам. Тело горело. Сердце бешено колотилось.
— Я не могу остановить то, что чувствую.
— Ты не должна ничего чувствовать ко мне.
— Я всегда что-то чувствовала к тебе.
Пара коллег прошла мимо, напомнив нам, что мы на публике. Это не было личным. И все же, интенсивность, которая возникла между нами, была ощутимой.
Гил тяжело вздохнул. Потом прикоснулся костяшками пальцев к моему подбородку.
— Просто... не надо.
Я вздрогнула от мольбы в его голосе, ноющей, дрожащей просьбы не связывать эмоции с той физиологической химией, которую мы разделяли.