ХУШ. Роман одной недели
Шрифт:
Он готов принести себя в жертву. Взорвать себя. Но ему нужна дополнительная идея, дополнительная мотивация. И он постоянно ищет причину избавиться от самого себя и избавить других. Такой вот тип шизоидного мазохиста, что постоянно копается в себе, третируя и разрушая самого себя. Порой мне кажется, что Таахиром движет какое-то иррациональное чувство вины. А самопожертвование ради «высокой цели» фактически только удобное оправдание стремления к страданию и смерти. В этом мы с Таахиром чем-то похожи.
Чтобы как-то отвлечь разговор от Таахира,
– Что? – спросил я, видя, что у некоторых из нас не выдерживают нервы. – Или это та часть плана, о которой мы не знаем?
Мой вопрос вызвал оторопь похлеще той, что вызвали слова Таахира. Наконец Дженг недоуменно спросил:
– А причем здесь ХУШ? Что, кто-то где-то оставил следы? Кто бы это мог быть?
Но никто не признавался.
А табиб сказал, что так действовать нельзя, что мы сорвем всю операцию.
– Надо провести внутреннее расследование, – предложил я. – Есть ли среди нас убийца, способный подписаться нашим слоганом.
И тут слово взял Хатим:
– Я думаю, это провокация, – сказал он. – До службы безопасности по каким-то каналам дошли слухи о нашей молодежной группе.
– Но каким образом? – спросил табиб. – Как могла утечь от нас информация?
– Одно из двух, – сказал Баталь, – либо среди нас предатель, либо болван-хвастун.
– Если среди нас предатель, то нас, как клоунов, накроют в один момент! – запаниковал Дженг, он всегда был паникером. Но здесь его паника была обоснована.
И тогда Хатим признался. Он сказал, что канал, по которому он получал деньги, накрылся, хотя самого связного не тронули. А там наверняка была о нас информация. Но тот, кто передавал деньги – тот не знает ни имен, ни фамилий.
Он знает лишь, что члены группы ХУШ – восемнадцатилетние подростки, многие из которых учатся в высших учебных заведениях. И вот поэтому и решили по вузам объявить об убийстве профессора, преподававшего сразу в нескольких институтах.
– А убили его или нет? – спросил Хатим, заглядывая нам всем в глаза. – Никто точно не знает. Кто видел труп? Похороны только через три дня. Может, это провокация.
– Какая провокация? – вскипятился Азам.
– Провокация как часть дезинформационного противостояния. Спецслужбы любят накануне крупных мероприятий накручивать ситуацию, чтобы поднять себе цену и возвеличить свою надобность. Мол, без их работы нельзя обойтись.
– А если не провокация, – спросил Расим в конце, – что тогда будет?
– Уж больно все мудрено выстроено, – как и все мы, засомневался Баталь.
– Расим, эта записка – случайно не твоих рук дело? – спросил я, пристально глядя на товарища.
– Нет, нет, – покачал он головой, – как я могу так всех подставить?
– Хорошо, я докажу вам, что, возможно, не было никакой смерти. И что такая провокация вполне вероятна, – взял опять слово Хатим. – Мы ведь все знаем, что отец Таахира был известным ученым-физиком.
– Ничего не понятно, – недовольно зашептались ребята, – каких спецслужб?
– Кто знает, каких? – не сдержавшись, вспыхнул Хатим. – Пусть вам лучше сам Таахир расскажет. Давай, вставай, расскажи, – подтолкнул Хатим своего брата.
– А что тут рассказывать? Мой отец не погиб – вот и все. На днях раздался звонок в дверь, я открыл, а там мой папа. Он сказал, что работает на каком-то секретном предприятии, в секретной лаборатории, что ли. А пришел потому, что очень по мне соскучился. И чтобы мы с бабушкой не волновались.
– На каком секретном предприятии? – спросил я.
– Не знаю, он не сказал. Посидел у нас час. Попил чай с маминой мамой и ушел. Потому что у него много работы.
Все как-то затихли.
– Это он тебе про радиоактивную воду сболтнул? – засомневавшись, спросил Табака.
– Нет, это я сам прочитал.
– Так что пока нет никаких оснований подозревать здесь кого-то! – заключил Хатим, оторвавшись от ноутбука. Он уже успокоился. – Спецслужбы сами похищают и засекречивают полезных себе ученых. Может, и с вашим преподавателем то же самое? А дезинформация о ХУШ направлена на то, чтобы внести раскол и заставить паниковать отдельных студентов.
– Успокойтесь, – сказал Хатим, когда мы уже собирались расходиться. – Если нас накроют, то могут это сделать в любой момент. И от дела и суда нам уже не отвертеться. Так что будьте спокойны. Все во власти Аллаха. Что он захочет, то и будет.
И здесь он был прав.
Но почему-то легче от объяснений Хатима мне не стало. Я не мог успокоиться таким пространным объяснением. Всю обратную дорогу я думал: кто из нашей группы мог убить профессора, и зачем ему это надо? Если профессора засекретили, то причем здесь ХУШ?
Сначала надо рассмотреть тех, кто бывает с Хатимом заодно в голосовании. Это Расим, Баталь и табиб. Я стал думать, кто из них больше способен на убийство. Нет, конечно, мы все интересовались такими делами и рассуждали, способны ли мы убить. Но одно дело – позерство друг перед другом, а другое – само убийство.
Кстати, то, что символику оставили на месте преступления, говорит о позерстве преступника.
Нашу символику «XYIII» и слоган «Джихад до судного дня» придумал Расим. Он самый молодой из нас, он совсем еще юн. И, пока он юн, он наш всеобщий любимец. Учится Расим в архитектурном училище. Вообще-то, его зовут Рамись. Но раз уж мы дали всем клички, то в первую очередь эта участь коснулась его. Он выпендрежник тот еще. К тому же актер и истерик-позер. Представляясь девочкам, он называет себя артистом, граффитистом и поэтом-рэпером. Странно, что позер часто бывает любимцем в компаниях. Мы иногда из-за его пижонства называем Рамися Арамисом.