Хвала и слава. Книга третья
Шрифт:
Спыхала остался на крылечке избы. Антек же тотчас потащил Анджея к гумну, где шла молотьба (это соседи молотили свое зерно на молотилке старой Голомбековой), и, уведя его подальше, за стога соломы, спросил прямо:
— Слушай, что это значит? Откуда взялся этот кавалер? Почему он едет с вами?
Анджей попытался уклониться от ответа.
— Ну и что такого? Он был в Пустых Лонках, собрался в Варшаву, мы его и взяли.
— Все-таки, — с сомнением протянул Антек, — не нравится мне это. Он что, снова подбирается к маме?
— С ума ты спятил! — рассердился Анджей.
— Ну конечно, сначала вы отца потеряли, — Антек уже и Анджея считал виновным, — а теперь готовы отдать маму ее давнишнему возлюбленному…
Анджей не любил таких разговоров.
— Послушай, — сказал он, — не болтай зря. Подумаешь, какой-то там бывший жених…
— А где Билинская?
— Уехала на его машине. Наверно, в Румынию.
— А он остался? Зачем?
— Почем я знаю! И он хотел было ехать, но вернулся.
— Не нравится мне вся эта история, — повторил Антек упрямо.
— Поедешь с нами в Варшаву, — начал было Анджей, — вместе все-таки лучше…
— И не подумаю, — сказал Антек. — Что мне делать сейчас в Варшаве? Ты думаешь, немцы позволят открыть университет?
— Посмотрим, — сказал Анджей, задумавшись. — Что будет, то будет.
— Пока там только войска, еще полбеды, — рассуждал Антек, — но вот придет полиция…
— Мне кажется, в городе человеку легче затеряться, — сказал Анджей.
— Я предпочитаю сидеть здесь. Мне и у бабки хорошо. У них здесь нет ни одного мужчины, должен же кто-то помочь. Анеле одной не справиться.
— Ну а что это за Анеля? Какая она? — спросил Анджей без всякой задней мысли.
Но тут же заметил, что брат вдруг покраснел и, скрывая смущение, стал грызть соломинку. Анджей был очень деликатен, никогда не настаивал в таких случаях. Он и сам никогда не говорил брату о Касе, хотя знал, что и в Варшаве и в Пустых Лонках — все болтали об этой Касе. Ему было неприятно, что он заставил брата смутиться. И ни в коем случае не хотел выслушивать его излияния — ужасно не любил он этих разговоров о женщинах. Ну, если Ромек болтал что-то такое, он еще мог это снести, но с Антонием он не заговорил бы об этом ни за что на свете.
Видя, что Антек ничего не отвечает, Анджей добавил:
— Видишь ли, она показалась мне очень милой девушкой.
Волей-неволей Антеку пришлось ответить.
— И очень работящая, — сказал он убежденно.
Анджею стало смешно, но он не подал и виду. Однако не мог удержаться, чтобы не показать брату свое превосходство.
— Ах ты наивная душа, — сказал он.
Антек пропустил это мимо ушей и вернулся к разговору о Спыхале. Но тут уж Анджей не захотел вдаваться в обсуждения. Характер бабки в чем-то передался ему.
«Чему быть, того не миновать», — подумал он и не поддержал разговора.
— Посмотри, какие у меня брюки, — сказал Антек, — видал?
Анджей взглянул равнодушно.
— Брюки как брюки, — сказал он, но тут же спохватился. — А верно, ты ведь был в военной форме. Как же ты переоделся?
— Ого! Все зарыто в землю, — ответил Антек, — а брюки мне Анеля достала из чулана. Это брюки Владека Голомбека. Знаешь?
— Владек Голомбек? — задумался Анджей. — Кто это такой?
— Не знаешь? Не помнишь? Брат отца, он живет сейчас в Советах.
— Живет? — Анджей пожал плечами. — Там его, наверно, давно уже прикончили…
— Нет, — твердо сказал Антек. — Бабуня получила от него известия, ее разыскивали еще в Бартодзеях. Устное известие, конечно, но получила. Он жив, просил передать всем привет и сказать, что, наверно, скоро увидимся.
— Кто знает? Может, и правда.
— Думаешь, они скоро придут?
— Скоро не скоро, а все-таки придут.
— Ну идем, наверно, можно уже поесть.
Они вернулись в дом, и начались приготовления к ужину. Бабка поднялась с постели, нарядилась в черное платье и даже набросила на голову «одесскую» шаль, которую когда-то подарила ей тетя Михася. Шаль была кружевная, длинная, так называемая косынка — когда-то их носили на юге России. В этом наряде, редко доставаемом из шкафа, бабуся выглядела очень благообразно. Видимо, ей хотелось как-то отметить приезд невестки и внука.
Но ужин не получился ни веселым, ни торжественным. Был он какой-то печальный, скорее похожий на поминки, хотя и трудно было бы сказать, по ком или по чем эти поминки. Ведь бабуся не принимала близко к сердцу сообщение о том, что ее сын — и это уже второй сын — «пропал без вести». Она даже сказала Оле:
— Не беспокойся, Оля, он найдется.
— Дорогая мама, — сказала Оля, — но ведь это так ужасно…
— Еще никогда не бывало, чтобы он не нашелся, — сказала бабка, и юноши не могли удержаться от улыбки, услышав это безапелляционное заявление.
Все уселись за стол в чистой, с низким потолком комнате. Анеля подавала на стол. Антек то и дело вскакивал, чтобы помочь ей. Анджей с удивлением поглядывал на него: дома Антек никогда не обнаруживал охоты к каким-либо хозяйственным делам.
За столом воцарилось молчание. Ужин был немудреный: простокваша с картошкой, салат из помидоров, яичница…
Бабуня настаивала, чтобы все выпили немного водки. Оля отказывалась, ссылаясь на усталость, ведь они сегодня проехали больше двадцати километров да и к тому же недалеко от Венгрова произошел неприятный случай. Во время осмотра их повозки немцы обнаружили у Спыхалы пистолет. Когда его спросили, имеется ли у него оружие, он признался сразу. Только поэтому его отпустили. Немец, отобравший пистолет, сказал Оле: «Вы знаете, что я могу расстрелять его без суда? За ношение оружия расстреливают на месте».
— Видно, он принял пана Спыхалу за твоего мужа, — сказала Голомбекова.
— Наверно, — вставил Ромек, потому что все другие молчали.
— Неужели правда он мог его застрелить? — спросила старуха с беспокойством.
— Конечно, мог, — сказал Спыхала, — война есть война.
Выпили водки. Молодежь тотчас же повеселела — и Анеля, и Антек, и Анджей; Ромеку, у которого от усталости слипались глаза, водка сразу ударила в голову. Все начали рассказывать друг другу забавные и не очень забавные истории о пережитых неделях. Вестей из Варшавы давно не было, сюда доходили только неверные слухи да осипший голос Стажинского [8] .
8
Комиссар обороны Варшавы в 1939 г., мэр города. Убит немцами.