Хватит врать
Шрифт:
– Оу-у-у! Как он на нее смотрит! – послышался сзади шепот "хлыста".
Я машинально обернулся посмотреть на ржущие морды. А химичка продолжала:
– Всем ТИХО! Ставлю пока карандашом!
– Отработаешь, – продолжал ухохатываться "хлыст" и его сосед, максимально прижавшись к парте.
– Слышь, завали! – вырвалось случайно у меня.
"Хлыст" лишь приподнял средний палец. А учитель тем временем закипел. Долбанув кулаком по столу:
– Я С ТОБОЙ РАЗГОВАРИВАЮ!
– ДА СТАВЬТЕ ВЫ ХОТЬ ЧЕМ! – психанул я. – Один хрен, мне непонятно ничего! Устроили цирк!
– Ты
– Встань! Ей только это от тебя и надо! Чтоб вставал при виде учителя! – истерил уже побагровевший "хлыст".
Решив не обращать на него внимания, я спокойно выполнил просьбу учителя.
– Ну и?
– Что "ну и? ". Ты почему материал не выучил? Думаешь, за красивые глаза тут оценки ставят?
– У нас химии не преподавали. Все, что Вы тут рассказывали, для меня непонятно! Еще вопросы есть?
– Надежда Николавна, он только команды понимает: "сядь", "встань" и "голос", – подметил "хлыст" подняв бурю хохота в классе.
– Пользуйтесь, мадам, – добавил он уже шепотом.
– Тихо! – гаркнул учитель.
– Эту команду тоже знает, – вновь добавил мудак.
Я повернулся в сторону "хлыста" едва сдерживая эмоции. И в этот момент накопилось, как-то. Нахлынуло, что ли.
– Ой, да идите Вы, – сказал я обычным тоном, выходя из класса.
– Ты ЧТО СЕБЕ ПОЗВОЛЯЕШЬ? – "вступившая в реакцию" актрисулька вскочила с места.
– Да, все, – сказал я, закрыв дверь.
До окончания уроков было около двух часов. Погода позволяла проветрить голову на улице. Но обида не проходила. И чем больше крутилась в голове фразы "хлыста", тем сильнее хотелось отомстить. Дождавшись звонка с последнего урока, я зашел в школьный гардероб. Говорун как раз наматывал шарф на горло.
– Тебе помочь?! – выкрикнул я, подойдя со спины. Оба конца шарфа как нельзя кстати мотались сзади. Ухватив их в разные руки и уперевшись коленом в спину оппонента, я натянул "поводья" по максимуму.
Храбрость выветрилась из подростка моментально. Впервые меня угораздило стать зачинщиком драки, раньше только защищался. Но сейчас нужно было подняться в пищевой цепи на верх, либо впитывать унижения до окончания учебного года. В свое оправдание скажу, что контролировал ситуацию. Если бы услышал сильный хрип или говорун начал отключаться, то отпустил бы поводья, наверно отпустил бы. Тем не менее, припугнуть удалось.
"Хлыст" сперва пытался освободиться, вывернуться, ударить меня о стену, а потом с грохотом упал. Держать лежачего куда проще. Удобно разместившись на спине паренька, чувствовал себя тореадором на корриде. Постепенно брыкания уменьшились, наступила пора отпускать.
– Запомни свое место, балабол! – сказал я, ослабив "поводья".
Никто из одноклассников не помог ему, как и в детдоме. Свора стояла и молча наблюдала, боясь за свою шкуру. Надо отдать должное, "хлыст" не пожаловался и впредь на уроках в мою сторону колкостей не отпускал.
Отличие между детдомом и обычной школой есть, уровень знаний заметно выше. А вот в людях, в людях разницы нет. Отличие между детдомом и этой семьей тоже
Глава 3. Бог смерти не сотворил.
Меня зовут Глеб. В свои полные восемнадцать лет я понял главное. То, что не понимают люди, дожившие до глубокой старости. Понял свое предназначение, а оно не больше, не меньше – помощь Богу.
Как следует из «Книги Премудрости Соломона»: «Бог не сотворил смерти и не радуется погибели живущих, ибо Он создал все для бытия, и все в мире спасительно, и нет пагубного яда, нет и царства ада на земле. Праведность бессмертна, а неправда причиняет смерть: нечестивые привлекли ее и руками и словами, сочли ее другом и исчахли, и заключили союз с нею, ибо они достойны быть ее жребием».
Все слова давно сказаны, но мы приняли законы, которые "исцеляют душу" держанием взаперти. Отсидев назначенный срок, грешники выходят в мир как полноценные члены общества, а большинство по мирским законам невинны. Но Бог, он не простит. "Воры врываются в дома, разбойники нападают на улице! О том, что Я помню их злодеяния, они не думают…", "…тяжба у Господа с жителями этой земли, ибо нет ни справедливости, ни доброты, ни знания Бога в этой земле. Клятвопреступления и убийства, воровство и разврат!", "Крадете вы, убиваете, прелюбодействуете, клянетесь ложно, воскуряете Ваалу, поклоняетесь богам иным, которых вы не знали, потом приходите, встаете предо Мной в этом Храме, который именем Моим осенен, и говорите: „Мы спасены!“ – чтобы и дальше творить все эти мерзости".
Мы перестали бояться кары за грехи, но боимся закона.
С этого грешника начался мой путь.
Собачий холод. Мороз градусов двадцать. Середина января словно решила напомнить: крещенские морозы – не пустой звук. Лицо надежно скрыто шарфом. Черная куртка едва справляется с обогревом, а вот с посторонними взглядами очень даже. Словно по волшебству делая меня единим с толпой и одновременно незаметным для них.
Ночь накрывала землю. Светящиеся витрины магазинов как будто отодвинули тьму от порога, сгустив чуть поодаль. Световой заслон превосходно скрывал темную фигуру за углом магазина электроники. Часы на новейшем мониторе, установленном экраном к улице, стремительно приближались к десяти вечера. Рабочий день подходит к концу.
Меня интересует не парадный вход, это путь для честных людей. Железная дверь сбоку здания. Сюда прикован взгляд. Она открылась, выпуская работников в мороз.
– Ну конечно, сука! Ты не торопишься домой, – прошептал Я в темноте.
Время шло. Шум голосов стихал, машины реже разрушали тишину улицы. А Я ждал.
"Терпи! Терпи! Он там! Только терпи! "
Дверь широко распахнулась. Тучная фигура в пуховике, подпирая дверь ногой, подкуривала сигарету. Свет коридора помог справится с задачей. Красный огонек зажжен. Воткнув наушники, подняв капюшон с меховой оборкой, директор магазина двинулся по привычному маршруту в сторону дома. Портфель, бессменный аксессуар, набитый до отвала, игриво болтался на одной лямке. Улов хороший! Он уходит, и мне пора.