И будет светлым мир
Шрифт:
– Да, – ответил я так же удивлённо. – А что тут такого, странного?
– Нууу, – протянул Михаил задумчиво, – как-никак уже столько времени вместе. Сколько?
– Больше двухсот лет.
– Вот – вот. Так долго…, точнее, вообще – долго, жить вдвоём было невозможно уже в двадцать первом веке. Раньше, да, можно было. Человеку был необходим партнёр для простого физического выживания. Никто не мог обеспечить себя полностью даже необходимым. Но в двадцать первом, когда технологии обеспечили сытый и безопасный быт какой-то постоянный партнёр оказался не нужен. Рано или
– Миша, Миша, – укоризненно покачал я головой. – Ты как всегда пессимист, удивляюсь, как создал, то, что создал. Объяснить на пальцах.
Он улыбнулся, кивнул.
– Во-первых, не жить вместе, а любить. Помнишь легенду, «Бог сначала создал людей единым целым, потом за что-то разозлившись на них, надавал по шее, разделил на две части и разбросал по миру. И с тех пор эти половинки ищут друг друга»? Так вот, мы как раз и есть, те разбросанные половинки, нашедшие друг друга впервые за всю историю человечества. Такое не удавалось никому и никогда, а мы вот такие вот, нашли.
– Ну. А причём тут любовь?
– Не понимаешь?
– Неа.
– Когда сходятся две не те половинки, тогда они просто живут. А когда сходятся две те, то сливаются в одно целое, и жизнь этого одного целого называется уже не жизнью, а любовью. У них на двоих одна душа, одно серце, одни мысли. Понял? Это состояние такое…, вроде… вечности.
– Не поверю, что за двести лет ничего не случилось, – Михаил проигнорировал мой вопрос, и оценивающе уставился на меня.
Я помолчал, понял, врать бессмысленно, особенно ему, да и чего особенно скрывать.
– Ну…, было… один раз в самом начале, – признался я. Глаза Санилевича вспыхнули торжеством, мол, я же говорил, но быстро взял себя в руки, понимая, торжество тут не уместно, как бы меня не обидеть и не разбередить старую рану. – Да брось ты…, один дурень попытался влезть в нашу семью. Наплёл ей всякого, а она хоть и доктор наук, но всё же женщина, к тому же красивая, а они сам знаешь на слова падки. Особенно на необычные, искрение и тэдэ. Её не виню, такова природа. Сейчас она это поняла, и свою природу старается контролировать, что не надо, не выпускает, а что можно, выпускает особенно тогда, когда мы вдвоём и такое вытворяет, что… обзавидуешься.
Не знаю, любил он её или нет, не скажу, что был мудак…, и хотя нет, не любил и мудак, раз полез разрушать чужую семью, причём – счастливую. Осознавал или нет, что принесёт нехорошие переживания всем, не знаю. Если осознавал, то скотина, если не осознавал, то просто дурак, с хорошо подвешенным языком и с некоторыми навыками артистизма, ну да ладно, не о нём разговор. Был лёгкой бурькой, которая накошмарила нешуточно, но и показала, где мы слабы, за что спасибо, особенно тыкнула носом, где слаб я.
Да и поняли, это не та верность которая нужна в самом деле. Ну, было завихрение. Химия между людьми сильное дело, и не всегда её можно контролировать. Никто не праведник у всех рыло в пушку, у меня тоже. Верность, когда не предают по серьёзным причинам, депрессия, инвалидность, плохое настроение, разорение и тому подобное. Верность, когда помогают
Жить в мире где нет верности и любви тяжело, и… в принципе, бессмысленно, зачем что-то делать, если может в любой миг пшик, и испариться. Человек не может жить, творить, стараться, бороться, если не будет чувствовать за собой столпа, и первый столп это семья, семья в которой царит настоящая, а не псевдо любовь. Человек просто мышцы, а такая семья – хребет. Сам знаешь мышцы, даже очень могучие ничто без хребта. Мы поняли. У меня тогда первый раз в жизни была истерика. Испугался потерять, всё, во что верил и ради чего жил…, но всё прошло, стало на круги своя. А химия химией, от неё никто не застрахован.
– Что-то не вяжется, эта твоя теория о соединении человека в одно целое, – перебил Михаил, хитро прищурив глаза, – какое-то существо странное, не отдающее отчёт в своих действиях.
– Яйца чешешь, когда чешутся? То-то. Это было для существа лёгкое почесывание яиц. Причём молодого существа, почти ребёнка, который, толком и в туалет сходить не умеет. Теперь выросло, взматерело, окрепло, выработало мощный иммунитет, и всё ему нипочём. К тому – же мы бессмертные, и то, прекрасное существо тоже.
– Даже не ругаетесь?
– Миша, это ты уже загнул. У сильного организма иногда выскочит то прыщик на носу, то пукнет, то икнёт. Ссоры это смешно. Мы даже влюблённость в кого-то постороннего начали воспринимать с улыбкой. И давно прекрасно понимаем и различаем где возникает биологическая любовь. Какие реакции вызывает и прочее прочее. Можем поиграть, так сказать дать волю животному. Но всё проходит, а мы остаёмся. Та бурька дала возможность многое понять и осознать. Так что всё хорошо
– Ох. Дима, Дима, завидую я тебе, тьфу-тьфу чтобы не сглазить, – поплевал без плевка Михаил, поискал глазами что-то деревянное, не нашёл и постучал себе по лбу.
– Сглаз действует только на слабое, сильное ему не по зубам.
– А помнишь, – ехидно спросил он, – ты говорил, что в зачеловеки, чувства брать нельзя и тому подобное, мол, мешать будут?
– Был не прав, ошибался, – признался я. – Без чувств, особенно любви мы – никто. Думаю, даже когда станем Богами, от него не избавимся. Помнишь, что говорил старик «Любовь над всем. Любовь никогда не прекратится. Пророчества существуют – но исчезнут, языки существуют – но исчезнут, знание существует – но исчезнет. Любовь не исчезнет никогда»
– А почему? – спросил он.
– А потому, – ответил я в тон, прекрасно понимая, что он знает ответ, но в голос такие слова сказать надо. Чем чаще их говоришь, тем мир становится лучше. – Старик ещё говорил « Любовь терпит, любовь милосердствует, не завидует, не ведёт себя плохо, не ищет только своего, не рвётся к гневу, не думает плохого, не радуется неправде, а радуется правде, выдерживает плохое, верит в хорошее, терпит». Скажи, какое из чувств, обладает столькими добродетелями.
– Тебе бы вместо меня новые идеи придумывать, – улыбнулся он, – а не в нанотехнологиях и физике высоких энергий ковыряться.