И будет вечен вольный труд

Коллектив авторов

1911–1913 гг.

Дедова пахота

Бел туман спадает с выси, На селе кричат грачи, В седины его вплелися Солнца раннего лучи! Коня ивинкой сухою Понукает он порой… Славны думы за сохою! Светлы очи пред зарей! Запахал дед озимое, Поясной поклон сложил, Обошел кругом с сумою, Хлебной крошкой обсорил. За день дед не сел у пашни, Распрямился и окреп… Тепел вечер был вчерашний, Мягок будет черный хлеб! Не с того ли яровая В поле скатерть за селом… Будет всем по караваю! Всем по чарке за столом!..

1911–1913 гг.

Подпасок

Над

полем туманит, туманит, В тумане мигает грудок, А за лесом гаснет и манит Меж туч заревой городок. Сегодня я в поле ночую, Лежу, притаясь за скирдой, Вон в высь голубую, ночную Катится звезда за звездой… И нехотя месяц всплывает Над ширью покосов и нив, И ряски свои одевают Ряды придорожные ив… И кто-то под голос волынки Незримо поет в вышине, И никнет былинка к былинке, И грустно от песенки мне. И то ли играет подпасок, Поет ли волынка сама— Ах, беден на нем опоясок И с боку убога сума!.. Но в полночь, когда он на кочке Сидит в голове табуна, В кафтан с золотой оторочкой Его наряжает луна… А в сумку, пропахшую хлебом, Волшебную дудку кладет, И тихо под песенку небом За облаком облак плывет… Плывет он и смотрит с опаской, Что скоро потухнет грудок,— Замолкнет волынка подпаска, Зальется фабричный гудок.

1914–1917 гг.

Вечер

Над низким полем из болота На пашню тянут кулики, Уж камышами вдоль реки Плывет с волною позолота. Туман ложится в отдаленье, Земля горбом — свежа, черна, В меже соха, как привиденье, И вверх зубцами борона. Вдали леса, и словно лица, Глядят над нами купола… И тихо бродит вкруг села Серебряная мглица… Встает луна за крайней хатой, И, словно латы, возле хат На травке, мокрой и хохлатой, У окон лужицы лежат…

Пастух

Я все пою, ведь я певец, Не вывожу пером строки: Брожу в лесу, пасу овец В тумане раннем у реки. Прошел по селам дальний слух: И часто манят на крыльцо, И улыбаются в лицо Мне очи зорких молодух… Но я печаль мою таю, И в певчем сердце — тишина… И так мне жаль печаль мою, Не зная кто и где она… И часто, слушая рожок, Мне говорят: пастух! пастух!.. Покрыл мне щеки смуглый пух, И полдень брови мне ожег… И я пастух, и я певец, И все гляжу из-под руки: — И песни, как стада овец, В тумане раннем у реки!..

Предчувствие

Золотятся ковровые нивы И чернеют на пашнях комли… Отчего же задумались ивы, Словно жаль им родимой земли?.. Как и встарь, месяц облаки водит, Словно древнюю рать богатырь, И за годами годы проходят, Пропадая в безвестную ширь. Та же Русь без конца и без края, И над нею дымок голубой — Что ж и я не пою, а рыдаю Над людьми, над собой, над судьбой? И мне мнится: в предутрии пламя Пред бедою затеплила даль, И сгустила туман над полями Небывалая в мире печаль…

1914

Лада у окна

Мокрый снег поутру выпал, Каплет с крыши у окна. На оконницу насыпал Дед поутру толокна… Толокно объяло пламя, Толокно петух клюет И в окно стучит крылами, И, нахохлившись, поет. Ленту алую вплетая, Села Лада у окна: — Здравствуй, тучка золотая, Солнце-странничек, весна!.. Светит перстень

на оконце: За окном бегут ручьи, Высоко гуляет солнце, Кружат стаями грачи… Далеко ж в дали веселой, Словно вешние стада, Разбеглись деревни, села И большие города!.. А оконце все в узоре: За туманной пеленой, Словно сон, синеет море, А за морем край земной…

Гость чудесный

Свет вечерний мерцает вдоль улиц, Словно призрак, в тумане плетень, Над дорогою ивы согнулись, И  крадется от облака тень. Уж померкли за сумраком хвои, И сижу я у крайней избы, Где на зори окно локовое И крылечко из тонкой резьбы. А в окно, может, горе глядится И хозяйка тут — злая судьба, Уж слетают узорные птицы, Уж спадает с застрехи резьба. Может быть, здесь в последней надежде Все ж, трудясь и страдая, живут, И лампада пылает, как прежде, И все гостя чудесного ждут. Вон сбежали с огорка овины, Вон согнулся над речкою мост— И так сказочен свист соловьиный! И так тих деревенский погост! Все он видится старой старухе За туманом нельющихся слез, Ждет и ждет, хоть недобрые слухи Ветер к окнам с чужбины принес. Будто вот полосой некошеной Он идет с золотою косой И пред ним рожь, и жито, и пшены Серебристою брызжат росой! И, как сторож, всю ночь стороною Ходит месяц и смотрит во мглу, И в закуте соха с бороною Тоже грезят — сияют в углу.

1914–1917 гг.

Марина Ивановна Цветаева

1892–1941

Из цикла «Стихи о Москве»

1

Облака — вокруг, Купола — вокруг. Надо всей Москвой— Сколько хватит рук! — Возношу тебя: бремя лучшее, Деревцо мое Невесомое! В дивном граде сем, В мирном граде сем, Где и мертвой мне Будет радостно,— Царевать тебе, горевать тебе, Принимать венец, О мой первенец! Ты постом — говей, Не сурьми бровей, И все сорок — чти — Сороков церквей. Исходи пешком — молодым шажком! — Всё привольное Семихолмие. Будет твой черед: Тоже — дочери Передашь Москву С нежной горечью. Мне же — вольный сон, колокольный звон, Зори ранние На Ваганькове.

31 марта 1916

6

Над синевою подмосковных рощ Накрапывает колокольный дождь. Бредут слепцы Калужскою дорогой — Калужской — песенной — привычной, и она Смывает и смывает имена Смиренных странников, во тьме поющих бога. И думаю: когда-нибудь и я, Устав от вас, враги, от вас, друзья, И от уступчивости речи русской,— Надену крест серебряный на грудь, Перекрещусь — и тихо тронусь в путь По старой по дороге по Калужской.

1916

8

Москва! Какой огромный Странноприимный дом! Всяк на Руси — бездомный. Мы все к тебе придем. Клеймо позорит плечи, За голенищем — нож. Издалека-далече — Ты все же позовешь. На каторжные клейма, На всякую болесть — Младенец Пантелеймон^{351} У нас, целитель, есть. А вон за тою дверцей, Куда народ валит,— Там Иверское^{352} сердце, Червонное, горит. И льется аллилуйя На смуглые поля. — Я в грудь тебя целую, Московская земля!