И будет вечен вольный труд

Коллектив авторов

1903

«Уж подсыхает хмель на тыне…»

Уж подсыхает хмель на тыне. За хуторами, на бахчах, В нежарких солнечных лучах Краснеют бронзовые дыни. Уж хлеб свезен, и вдалеке, Над старою степною хатой, Сверкает золотой заплатой Крыло на сером ветряке.

1903

Пахарь

Легко и бледно небо голубое, Поля в весенней дымке. Влажный пар Взрезаю я — и лезут на подвои Пласты земли, бесценный божий дар. По борозде спеша за сошниками, Я оставляю мягкие следы,— Так хорошо разутыми ногами Ступать на бархат теплой борозды! В лилово-синем море чернозема Затерян я. И далеко за мной, Где тусклый блеск лежит на кровле

дома, Струится первый зной.

<1903–1906>

Донник

Брат в запыленных сапогах Швырнул ко мне на подоконник Цветок, растущий на парах, Цветок засухи — желтый донник. Я встал от книг и в степь пошел… Ну да, все, поле — золотое, И отовсюду точки пчел Плывут в сухом вечернем зное. Толчется сеткой мршкара, Шафранный свет над полем реет — И, значит, завтра вновь жара И вновь сухмень. А хлеб уж зреет. Да, зреет и грозит нуждой, Быть может, голодом… И все же Мне этот донник золотой На миг всего, всего дороже!

<1903–1906>

Пустошь

Мир вам, в земле почившие! — За садом Погост рабов, погост дворовых наших: Две десятины пустоши, волнистой От бугорков могильных. Ни креста, Ни деревца. Местами уцелели Лишь каменные плиты, да и то Изъеденные временем, как оспой… Теперь их скоро выберут — и будут Выпахивать то пористые кости, То суздальские черные иконки… Мир вам, давно забытые! — Кто знает Их имена простые? Жили — в страхе, В безвестности — почили. Иногда В селе ковали цепи, засекали, На поселенье гнали. Но стихал Однообразный бабий плач — и снова Шли дни труда, покорности и страха… Теперь от этой жизни уцелели Лишь каменные плиты. А пройдет Железный плуг — и пустошь всколосится Густою рожью. Кости удобряют… Мир вам, неотомщенные! — Свидетель Великого и подлого, бессильный Свидетель зверств, расстрелов, пыток, казней, Я, чье чело отмечено навеки Клеймом раба, невольника, холопа, Я говорю почившим: «Спите, спите! Не вы одни страдали: внуки ваших Владык и повелителей испили Не меньше вас из горькой чаши рабства!»

1901

Вечер

О счастье мы всегда лишь вспоминаем. А счастье всюду. Может быть, оно — Вот этот сад осенний за сараем И чистый воздух, льющийся в окно. В бездонном небе легким белым краем Встает, сияет облако: давно Слежу за ним… Мы мало видим, знаем, А счастье только знающим дано. Окно открыто. Пискнула и села На подоконник птичка. И от книг Усталый взгляд я отвожу на миг. День вечереет, небо опустело. Гул молотилки слышен на гумне… Я вижу, слышу, счастлив. Все во мне.

1909

Максим Леонович Леонов^{298}

1872–1929

Песня крестьянская

Я песню крестьянскую вам пропою, Послушайте, братья, вы песню мою: Та песня в крестьянской избе рождена, В ней только лишь правда и правда одна. Мы света не знаем, во тьме мы живем, Работаем много, но с голода мрем, А с нами скотина от голода мрет — Не знаем, кто лучше на свете живет. И землю мы пашем, и косим, и жнем, Одна лишь забота и ночью и днем — О хлебе, чтоб только себя прокормить, Да подать исправно казне заплатить. О, подать! Зачем это все и на что? Мы платим, но сами не знаем мы то. Плати! Не заплатишь — корову сведут, И лошадь и все у тебя продадут. Какое им дело, что с голоду мрешь, Что по миру скоро с сумою пойдешь? Оброк им скорее давай-подавай, А сам ты с семьею ложись умирай. Слыхали мы часто и слышим сейчас, Что деньги, которые грабят у нас, Идут на обжорство и пьянство вельмож. На них не придет никогда вот падёж! Какое им дело, что голодны мы, Что мы задохнулись от мрака и тьмы? Им только оброки давай-подавай, А сам ты с семьею ложись умирай. Да где ж справедливость законов твоих, Мой боже! Ведь создал злодеев ты их, Ведь дал ты им образ не хищных зверей, А

твой, в доброте бесконечной твоей. За что же так терпим мы голод, нужду, Мы трудимся вечно (и слава труду!) — Они же, как трутни, в довольстве живут И, словно клопы, кровь крестьянскую пьют. О боже! Да где же законы твои, Когда же придут для нас светлые дни? Им только оброки давай-подавай, А сам ты с семьею ложись умирай.

<1906>

Валерий Яковлевич Брюсов

1873–1924

Каменщик

— Каменщик, каменщик, в фартуке белом, Что ты там строишь? кому? — Эй, не мешай нам, мы заняты делом, Строим мы, строим тюрьму. — Каменщик, каменщик, с верной лопатой, Кто же в ней будет рыдать? — Верно, не ты и не твой брат, богатый. Незачем вам воровать. — Каменщик, каменщик, долгие ночи Кто ж проведет в ней без сна? — Может быть, сын мой, такой же рабочий, Тем наша доля полна. — Каменщик, каменщик, вспомнит, пожалуй, Тех он, кто нес кирпичи. — Эй, берегись! под лесами не балуй… Знаем все сами, молчи!

1901

У земли

Я б хотел забыться и заснуть.

М. Лермонтов

Помоги мне, мать-земля! С тишиной меня сосватай! Глыбы черные деля, Я стучусь к тебе лопатой. Ты всему живому — мать, Ты всему живому — сваха! Перстень свадебный сыскать Помоги мне в комьях праха! Мать, мольбу мою услышь, Осчастливь последним браком! Ты венчаешь с ветром тишь, Луг с росой, зарю со мраком. Помоги сыскать кольцо!.. Я об нем без слез тоскую И, упав, твое лицо В губы черные целую. Я тебя чуждался, мать, На асфальтах, на гранитах… Хорошо мне здесь лежать На грядах, недавно взрытых. Я — твой сын, я тоже — прах, Я, как ты, — звено созданий. Так откуда — страсть, и страх, И бессонный бред исканий? В синеве плывет весна, Ветер вольно носит шумы… Где ты, дева-тишина, Жизнь без жажды и без думы?.. Помоги мне, мать! К тебе Я стучусь с последней силой! Или ты, в ответ мольбе, Обручишь меня — с могилой?

1902

Грядущие гунны

Топчи их рай, Аттила.

Вяч. Иванов

Где вы, грядущие гунны, Что тучей нависли над миром! Слышу ваш топот чугунный По еще не открытым Памирам. На нас ордой опьянелой Рухните с темных становий — Оживить одряхлевшее тело Волной пылающей крови. Поставьте, невольники воли, Шалаши у дворцов, как бывало, Всколосите веселое поле На месте тронного зала. Сложите книги кострами, Пляшите в их радостном свете, Творите мерзость во храме,— Вы во всем неповинны, как дети! А мы, мудрецы и поэты, Хранители тайны и веры, Унесем зажженные светы В катакомбы, в пустыни, в пещеры. И что, под бурей летучей, Под этой грозой разрушений, Сохранит играющий Случай Из наших заветных творений? Бесследно все сгибнет, быть может, Что ведомо было одним нам, Но вас, кто меня уничтожит, Встречаю приветственным гимном.

1905

По меже

Как ясно, как ласково небо! Как радостно реют стрижи Вкруг церкви Бориса и Глеба! По горбику тесной межи Иду и дышу ароматом И мяты, и зреющей ржи. За полем усатым, не сжатым, Косами стучат косари. День медлит пред ярким закатом… Душа, насладись и умри! Все это так странно знакомо, Как сон, что ласкал до зари. Итак, я вернулся, я — дома? Так здравствуй, июльская тишь, И ты, полевая истома, Убогость соломенных крыш И полосы желтого хлеба! Со свистом проносится стриж Вкруг церкви Бориса и Глеба.