И будет вечен вольный труд

Коллектив авторов

Алексей Николаевич Апухтин

1840–1893

К родине

Далёко от тебя, о родина святая, Уж целый год я жил в краях страны чужой И часто о тебе грустил, воспоминая Покой и счастие, минувшее с тобой. И вот в стране зимы, болот, снегов глубоких, Где, так же одинок, и я печалью жил, Я сохранил в душе остаток чувств высоких, К тебе всю прежнюю любовь я сохранил. Теперь опять увижусь я с тобою, В моей груди вновь запылает кровь, Я примирюсь с своей судьбою, И явится мне вдохновенье вновь! Уж близко, близко… Всё смотрю я вдаль, С волнением чего-то ожидаю И с каждою тропинкой вспоминаю То радость смутную, то тихую печаль. И вспоминаю я свои былые годы, Как мирно здесь и счастливо я жил, Как улыбался я всем красотам природы И в дебрях с эхом говорил. Уж скоро, скоро… Лошади бегут, Ямщик летит, вполголос напевая, И через несколько минут Увижу я тебя, о родина святая!

15 июня 1853

Желание славянина^{275}

Дайте

мне наряд суровый, Дайте мурмолку мою, Пред скамьею стол дубовый, Деревянную скамью. Дайте с луком буженины, Псов ужасных на цепях Да лубочные картины На некрашеных стенах. Дайте мне большую полку Всевозможных древних книг, Голубую одноколку, Челядинцев верховых. Пусть увижу в доме новом Золотую старину Да в кокошнике парчовом Белобрысую жену. Чтоб подруга дорогая Всё сидела бы одна, Полотенце вышивая У закрытого окна, А на пир с лицом смиренным Выходила бы она И огромный кубок с пенным Выпивала бы до дна…

5 июля 1855

Русские песни

Как сроднились вы со мною, Песни родины моей, Как внемлю я вам порою Если вечером с полей Вы доноситесь, живые, И в безмолвии ночном Мне созвучья дорогие Долго слышатся потом. Не могучий дар свободы, Не монахи-мудрецы,— Создавали вас невзгоды Да безвестные певцы. Но в тяжелые годины Весь народ, до траты сил, Весь — певец своей кручины — Вас в крови своей носил. И как много в этих звуках Непонятного слилось! Что за удаль в самых муках, Сколько в смехе тайных слез! Вечным рабством бедной девы, Вечной бедностью мужей Дышат грустные напевы Недосказанных речей… Что за речи, за герои! То — бог весть какой поры — Молодецкие разбои, Богатырские пиры; То Москва, татарин злобный, Володимир, князь святой… То, журчанью вод подобный, Плач княгини молодой. Годы идут чередою… Песни нашей старины Тем же рабством и тоскою, Той же жалобой полны; А подчас всё так же вольно Славят солнышко-царя, Да свой Киев богомольный, Да Илью богатыря.

1 июля 1857

Проселок

По Руси великой, без конца, без края, Тянется дорожка, узкая, кривая, Чрез леса да реки, по степям, по нивам, Всё бежит куда-то шагом торопливым, И чудес хоть мало встретишь той дорогой, Но мне мил и близок вид ее убогой. Утро ли займется на небе румяном — Вся она росою блещет под туманом; Ветерок разносит из поляны сонной Скошенного сена запах благовонный; Всё молчит, всё дремлет, — в утреннем покое Только ржи мелькает море золотое, Да куда ни глянешь освеженным взором, Отовсюду веет тишью и простором. На гору ль въезжаешь — за горой селенье С церковью зеленой видно в отдаленьи. Вот и деревенька, барский дом повыше… Покосились набок сломанные крыши. Ни садов, ни речки; в роще невысокой Липа да орешник разрослись широко, А вдали, над прудом, высится плотина… Бедная картина! Милая картина!.. Уж с серпами в поле шумно идут жницы Между лип немолчно распевают птицы, За клячонкой жалкой мужичок шагает, С диким воплем стадо путь перебегает. Жарко… День, краснея, всходит понемногу… Скоро на большую выедем дорогу. Там скрипят обозы, там стоят ракиты. Из краев заморских к нам тропой пробитой Там идет крикливо всякая новинка… Там ты и заглохнешь, русская тропинка! По Руси великой, без конца, без края, Тянется дорожка, узкая, кривая. На большую съехал — впереди застава, Сзади пыль да версты… Смотришь, а направо Снова вьется путь мой лентою узорной — Тот же прихотливый, тот же непокорный!

6 июля 1858

Из поэмы «Село Колотовка»

1

На родине моей картины величавой Искать напрасно будет взор. Ни пышных городов, покрытых громкой славой, Ни цепи живописных гор,— Нет, только хижины; овраги да осины среди желтеющей травы… И стелются кругом унылые равнины, Необозримы… и мертвы. На родине моей не светит просвещенье Лучами мирными нигде, Коснеют, мучатся и гибнут поколенья В бессмысленной вражде; Все грезы юности, водя сурово бровью, Поносит старый сибарит, А сын на труд отца, добытый часто кровью, С насмешкою глядит. На родине моей для женщины печально Проходят лучшие года; Весь век живет она рабынею опальной Под гнетом тяжкого труда; Богата — ну так будь ты куклою пустою, Бедна — мученьям нет конца… И рано старятся под жизнью трудовою Черты прелестного лица. На родине моей не слышно громких песен, Ликующих стихов; Как древний Вавилон, наш край угрюм и тесен Для звуков пламенных певцов. С погостов да из хат несется песня наша, Нуждою сложена, И льется через край наполненная чаша, Тоскою жгучею полна. На родине моей невесело живется С нуждой и горем пополам; Умрем — и ничего от нас не остается На пользу будущим векам. Всю жизнь одни мечты о счастии, о воле Среди тупых забот… И бедны те мечты, как бедно наше поле, Как беден наш народ.

2

Огонек в полусгнившей избенке Посреди потемневших полей, Да плетень полусгнивший в сторонке, Да визгливые стоны грачей,— Что вы мне так нежданно предстали В этот час одинокий ночной, Что вы сердце привычное сжали Безысходною старой тоской? Еле дышат усталые кони, Жмет колеса сыпучий песок, Словно жду я какой-то погони, Словно путь мой тяжел и далек! Огонек в полусгнившей избенке, Ты мне кажешься плачем больным По родимой моей по сторонке, По бездольным по братьям моим. И зачем я так жадно тоскую, И зачем мне дорога тяжка? Видно, въелася в землю родную Ты, родная кручина-тоска! Тобой вспахана наша землица, Тобой строены хата и дом, Тебя с рожью усталая жница Подрезает тяжелым серпом; Ты гнетешь богатырскую силу, Ты всю жизнь на дороге сидишь, Вместе с заступом роешь могилу, Из могилы упреком глядишь. С молоком ты играешь в ребенке, С поцелуем ты к юноше льнешь… Огонек в полусгнившей избенке, Старых ран не буди, не тревожь!

1864

Солдатская песня о Севастополе^{276}

Не веселую, братцы, вам песню спою, Не могучую песню победы, Что певали отцы в Бородинском бою,

Что певали в Очакове^{277} деды. Я спою вам о том, как от южных полей Поднималося облако пыли, Как сходили враги без числа с кораблей И пришли к нам, и нас победили. А и так победили, что долго потом Не совались к нам с дерзким вопросом, А и так победили, что с кислым лицом И с разбитым отчалили носом. Я спою, как, покинув и дом и семью, Шел в дружину помещик богатый, Как мужик, обнимая бабенку свою, Выходил ополченцем из хаты. Я спою, как росла богатырская рать, Шли бойцы из железа и стали, И как знали они, что идут умирать, И как свято они умирали! Как красавицы наши сиделками шли К безотрадному их изголовью, Как за каждый клочок нашей русской земли Нам платили враги своей кровью; Как под грохот гранат, как сквозь пламя и дым, Под немолчные, тяжкие стоны Выходили редуты один за другим, Грозной тенью росли бастионы; И одиннадцать месяцев длилась резня, И одиннадцать месяцев целых Чудотворная крепость, Россию храня, Хоронила сынов ее смелых… Пусть не радостна песня, что вам я пою, Да не хуже той песни победы, Что певали отцы в Бородинском бою, Что певали в Очакове деды.

1869

Всеволод Владимирович Крестовский^{278}

1840–1895

Полоса

Полоса ль ты моя полоса! Не распахана ты, сиротинка, И тебе не колосья краса, Не колосья краса, а былинка… А кругом-то, кругом поглядишь — Так и зреют могучие нивы! И стоит благодатная тишь, И волнуются ржи переливы. Но горька мне твоя нагота, Как взгляну я на ниву-то божью: Отчего ж ты одна, сирота, Не красуешься матушкой-рожью? Знать хозяин-то твой в кабаке Загулял не одну уж неделю, Иль от горя — в гробовой доске Отыскал на погосте постелю. А быть может и то: в кандалах По Владимирке пахаря гонят, За широкий, за вольный размах Богатырскую силу хоронят. И шагает он в синюю даль, Сам шагает да слезы глотает: Все-то ниву свою ему жаль, Все полоску свою вспоминает… Зарастай же, моя полоса, Частым ельничком ты да березкой, И пускай же ни серп, ни коса Не сверкают отсель над полоской!

Иван Захарович Суриков^{279}

1841–1880

«Осень… Дождик ведром…»

Осень… Дождик ведром С неба хмурого льет; На работу чуть свет Молодчина идет. На плечах у него Кафтанишка худой; Он шагает в грязи По колена, босой. Он идет да поет, Над погодой смеясь; Из-под ног у него Брызжет в стороны грязь. Холод, голод, нужду Сносит он до конца.— И не в силах беда Сокрушить молодца. Иль землею его, Иль бревном пришибет, Или старость его На одре пригнетет. Да и смерть-то придет — Не спугнет молодца; С ней он кончит расчет, Не поморщив лица. Эх, родимый мой брат! Много силы в тебе! Эту силу твою Сокрушить ли судьбе!..

1866

Казнь Стеньки Разина

Точно море в час прибоя, Площадь Красная гудит. Что за говор? что там против Места лобного стоит? Плаха черная далека От себя бросает тень… Нет ни облачка на небе… Блещут главы… Ясен день. Ярко с неба светит солнце На кремлевские зубцы, И вокруг высокой плахи В два ряда стоят стрельцы. Вот толпа заколыхалась,— Проложил дорогу кнут: Той дороженькой на площадь Стеньку Разина ведут. С головы казацкой сбриты Кудри черные, как смоль; Но лица не изменили Казни страх и пытки боль. Так же мрачно и сурово, Как и прежде, смотрит он,— Перед ним былое время Восстает, как яркий сон: Дона тихого приволье, Волги-матушки простор, Где с судов больших и малых Брал он с вольницей побор; Как он с силою казацкой Рыскал вихорем степным И кичливое боярство Трепетало перед ним. Душит злоба удалого, Жгет огнем и давит грудь. Но тяжелые колодки С ног не в силах он смахнуть. С болью тяжкою оставил В это утро он тюрьму: Жаль не жизни, а свободы, Жалко волюшки ему. Не придется Стеньке кликнуть Клич казацкой голытьбе И призвать ее на помощь С Дона тихого к себе. Не удастся с этой силой Силу ратную тряхнуть,— Воевод, бояр московских В три погибели согнуть. «Как под городом Симбирском (Думу думает Степан) Рать казацкая побита, Не побит лишь атаман. Знать, уж долюшка такая, Что на Дон казак бежал, На родной своей сторонке Во поиманье попал. Не больна мне та обида, Та истома не горька, Что московские бояре Заковали казака, Что на помосте высоком Поплачусь я головой За разгульные потехи С разудалой голытьбой. Нет, мне та больна обида, Мне горька истома та, Что изменною неправдой Голова моя взята! Вот сейчас на смертной плахе Срубят голову мою, И казацкой алой кровью Черный помост я полью… Ой ты, Дон ли мой родимый! Волга-матушка река! Помяните добрым словом Атамана казака!..» Вот и помост перед Стенькой… Разин бровью не повел. И наверх он по ступеням Бодрой поступью взошел. Поклонился он народу, Помолился на собор… И палач в рубахе красной Высоко взмахнул топор… «Ты прости, народ крещеный! Ты прости-прощай, Москва!..» И скатилась с плеч казацких Удалая голова.