И быть роду Рюриковичей
Шрифт:
— Я так и поступлю, севаст. Но не выделишь ли ты для моей фемы ещё тысячу стратиотов?
Дука поморщился:
— У тебя и так самая большая фема.
— Но она прикрывает царственный град!
— Хорошо, я пришлю тебе ещё одну турму, но это произойдёт, если скифы вступят в Болгарию.
Патрикий снова припал к руке доместика схола:
— Когда русы появятся в долине, я встречу их, и они получат должный отпор.
— Нет, стратиг, скифы не должны вступить в долину. А то, о чём ты поведал мне, должен знать и драгман флота [129] , магистр Антоний. Его корабли встретят
129
Драгман флота — главнокомандующий императорским флотом в Византии.
Доместик схол вскочил, пробежался по залу, потом снова упал в кресло:
— Если слова кмета Хинко подтвердятся, армия и флот империи нанесут Великой Скифи решительный удар.
Логофет дрома, лысый и безбородый евнух Леонид, ведал всей внешней политикой империи. В последний год он был обеспокоен поведением князя Олега. Сначала тот взял Киев, потом подчинил себе других князей, но вот стали просачиваться слухи, что Олег готовит большой флот. Что замыслил киевский князь?
Византия хорошо знала своего северного соседа, Великую Скифь. С нею империя вела торговлю, её опасалась. Русы были добры, они не имели страха, переплывая на маленьких корабликах грозное море. Но во гневе русы были безжалостны. Не потому ли их не впускали в Константинополь вооружёнными и жили они в русском квартале подворья Святого Мамонта, что за воротами города?
Когда у русов появился новый князь Олег, который принялся объединять разрозненные племена, логофет дрома учуял в этом опасность для империи и не однажды заявлял, что у Византии достаточно хлопот со славянами на Балканах, чтобы ещё иметь славянское государство своим северным соседом. Там, на восточном берегу Понта Эвксинского, который русичи зовут Русским морем, у империи свои интересы. Византия имеет в Таврии херсонесскую фему, империя не прочь высадить свои турмы на Кавказском побережье, где греки издавна основали свои колонии.
Теперь же с возникновением Киевской Руси появилась угроза вторжения Великой Скифи во владения Византии, и об этом логофета дрома прошлым летом уведомлял катапан Херсонеса.
Минули осень и зима, улеглось волнение, посеянное сообщением из Киева о том, что князь Олег готовится к войне с Византией. Рассудок подсказывал евнуху Леониду, что только безумные осмелятся переплывать на утлых судёнышках море с намерением покорить великую империю, преемницу империи Римской.
У логофета дрома много осведомителей, и ничто не остаётся безвестным для евнуха Леонида. На прошлой неделе ему донесли: стратег Иоанн посетил доместика схола, а тот побывал у драгмана флота с известием, что у Симеона, болгарского царя, появлялись послы киевского князя и уговаривались о военном походе против империи.
И снова прежнее волнение захватило евнуха Леонида. Его мучил вопрос: почему это известие севаст Роман Дука держит в тайне? Разве оно не касается его, логофета дрома, который ведает внешней политикой Византии? Над империей нависла опасность, а доместик схол это скрывает. Что он замыслил?
Прежде логофет дрома не преминул бы сообщить о том базилевсу, но ныне император бессилен, а за его спиной уже идёт борьба за трон. Евнуху Леониду в уме и хитрости не откажешь, он рассудил так: если доместик схол скрывает что-то, значит, это выгодно тому, кто станет базилевсом. И евнух Леонид решил подождать, пока не будет ясно, кто вселится в императорский дворец, кому служить. Он не мог ответить утвердительно, кто сядет на трон: доместик схол или Александр. У Романа Дуки поддержка стратигов фем, у брата нынешнего базилевса Александра за спиной «бессмертные». И ещё неизвестно, как поведут себя магистры тагм...
Сыро и зябко в каморке Евсея, что на подворье монастыря Святого Мамонта. На стенах плесень и потеки. Неуютно. Поди, у него в Киеве собачья конура и та получше. И вся византийская зима, стылая и промозглая, с редкими снегами и случайными морозами, наводит на Евсея тоску. С моря наползают на Константинополь липкие туманы, дуют ветры, и нередко сутками льют дожди.
Подчас Евсею кажется, что византийской зиме не будет конца и он никогда не согреется. Жить у Зои Евсей не мог: на ночь русам оставаться в городе не велено, и купец редко нарушал это правило. Когда открывались городские ворота, Евсей шёл к Зое. По пути он заходил в хлебную лавку, где вкусно пахло свежеиспечённым хлебом, брал горячую булку, сворачивал к мяснику, выбирал большой кусок говядины или целый бараний окорок, после чего направлялся в домик возлюбленной.
У Зои Евсей усаживался у камина, протягивал ноги к огню, смотрел на скудное пламя. Дрова в Константинополе дорогие, и Зоя приберегала их. Евсей с тоской вспоминал жаркий огонь в печи своего дома, потрескивание берёзовых поленьев в лютый мороз...
Здесь, в Константинополе, не было бани, как там, в Киеве. Византийские термы с каменными чашами и скудной водой, где народ не мылся, а плескался, не могли заменить Евсею пар и полок родной бани, в которой он, нахлеставшись вдосталь берёзовым веником, обливался из бадейки ледяной водой, потом горячей и, разомлевший, лежал, блаженно прикрыв глаза...
Случалось, он рассказывал о том Зое, но она, ни разу не испытавшая такого наслаждения, только посмеивалась. Но Евсей не обижался: когда Зоя поживёт на Руси, она поймёт, какое блаженство доставляет человеку баня. Он молился: «Господи, зачем привёл ты меня в этот город и лишил родной земли?»
Тоска заедала Евсея, он молил Бога прибрать главного жреца с капища, старого злого кудесника, чтобы он, Евсей, смог поскорее вернуться домой, в Киев.
Когда он будет покидать Константинополь, то обязательно уговорит Зою уехать с ним...
Иногда к ней в домик заглядывал спафарий Анастас. Такое случалось редко. Открывая дверь, Анастас непременно говорил:
— Во имя Отца и Сына и Святого Духа...
Анастас был мелкий чиновник, но он многое знал, и с ним Евсею было интересно. Они просиживали полдня за кувшинчиком сладкого вина, закусывали жареными орешками, вели неторопливый разговор, и время для них пролетало незаметно.
От Анастаса Евсей услышал о болезни базилевса и о том, что во дворце начали поговаривать о новом императоре, о тайных сговорах и интригах, какие плела знать.
А ещё Анастас пожаловался на то, что императорские хранилища зерна пусты и скоро хлеб возрастёт в цене, а это опасно: всё может кончиться бунтами черни...
Вскоре слухи о болезни базилевса поползли по городу. Называли имя будущего императора — брата нынешнего, красавца Александра, которого императрица сделала своим любовником.
По Константинополю теперь то и дело носились отряды конных из тагм, а гвардия «бессмертных» стояла наготове. Молодые откормленные гвардейцы в железных латах, опоясанные мечами, с копьями и щитами день и ночь усиленно сторожили священное жилище — императорский дворец на Милии.