И бывшие с ним
Шрифт:
— Да, моим девкам только подавай, — безрадостно подтвердил Вася.
Замолчав, глядели на Леню. Он спал сидя, свесив кудрявую голову с зеркальцем лысинки. Он почуял тишину, очнулся и спросил:
— Какой первый инстинкт?
— Инстинкт голода, — сказал Вася.
— Продолжение рода, — сказал Андрей Федорович.
— Воли, — ответил Леня. — Воли, свободы… Бабулька, моя теща-сердечница, двадцать лет не выходит из квартиры… нынче ночью вызывали «скорую помощь»… А ведь свободна, как бог.
Отодвинувшись, Саша глядел. В глазах Васи уныние и растерянность. Годы смяли Андрея Федоровича: плечи согнуты, голова висит. Леня тоже далеко не убежит,
Вернулась ночная мысль: прошлое не имеет значения, только будущее. Для успеха, думал он, для успеха нужно: напор, труд и зияющая пустота позади.
На другой день вечером Саша, сжегши немало бензина, нашел деревянный дом, куда они втащили с Васей моторы-тихоходы. Из телефона-автомата позвонил Грише, предложил себя на роль разменщика; верну наши моторы, если они еще здесь, добавил Саша, вспомнив комнатки — посылочные ящики. Гриша попросил его забыть о моторах и повесил трубку. В досаде Саша закусил губу. Опять налетел!
С хозяином кабинета, седым бровастым человеком, тогда, в пятьдесят четвертом, румяным парнем, Гриша жил в заводском общежитии. Тогда румяный парень требовал называть себя по имени-отчеству. Ныне отчество его все знали: он был заместителем министра.
— Съезд у тебя был вчера, — сказал хозяин кабинета.
На квартальные съезды, или на совет директоров, съезжались начальники депо из Закавказья, с Украины, с Урала.
— Только ни обсуждения не было, ни предложений. Живо свернул, в одно утро закончили. На прежних съездах стыдил деповчан, к совести взывал… Дескать, негодное делаете, ведь шлете локомотивы в оздоровительный ремонт, а какой ремонт тут, когда аппаратуру снимаете, подменяете безбожно, а ставите бросовое?.. Должны такое присылать, чтобы работало, вертелось… а шлют ошметки. Мало-мальски годное снимают, ставят на другие свои машины. И ведь правы, с запчастями плохо, откуда взять? У нас опять же своя правда: нам планируют только ремонт, а не восстановление… Материалы, фонд зарплаты, все планируется как ремонт. Поставил начальника бюро описи — давай картину безобразий, читай акты приемки, называй машину, какое депо прислало.
— Списочек депо у тебя в кармане. Для меня составлен, — сказал хозяин кабинета. — Не доставай, Григорий Иванович. Не нарушай свой кровоток и мою поджелудочную не волнуй. Сегодня замминистра вроде домового. Все о нем знают и никто не видал.
— Вот список. Не могу я больше брать машины этих дорог. В Главном управлении по ремонту и запчастям был, как ты знаешь.
— Куда им, управлению, слать локомотивы на ремонт? — сказал заместитель министра. — И не прибедняйся, не бесплатно делаешь. Дополнительные заказы за счет дороги.
— На что нам их деньги. У нас не хватает рабочих рук, запчастей нет, станки перегружены. А делаем за себя и за того парня из Грузии. Или с Украины.
Хозяин подразнил Гришу:
— Роблю, шишляюсь. Скоблюсь помаленьку. Нароблюсь, так четыре доски найдут. Небось обо мне заревете. — Замминистра сменил тон: — Ты еще в дверях был, я знал про список. А ты знал, что я знаю об Уваровске. Вроде как у тебя выбор появился?
— Ничего такого не знаю.
— Знают пять человек, включая тебя, что ты один из двух главных кандидатур на Уваровск. Локомотивный завод. СЭВ строит на кооперативных началах. Махина. Суперэкспрессы.
— Мировой класс, — подтянул Гриша. — Передовая технология. Роботы закуплены в Японии. А тут в халате, с переноской на боку. И все-то с бою, как на фронте. Монтаж красильной камеры приобретает масштаб Курской битвы. Деповчан со съезда вчера повел по своим кладовкам. Они-то думают: у меня набито и зашито. Глядели на меня, как родительские дети на подкидыша. А ведь ежедневно выпускаем электровоз и две электросекции, как никто в стране.
— Замучало попа моленье, — сказал хозяин кабинета. — А службу не бросишь. Сам знаешь, и в Уваровске не слаще будет. Строить будем мы, МПС, и Минтяжмаш, под ключ нам завод не сдадут.
— До Уваровска, как до неба, — сказал Гриша. — На небо надо лестницу. А каждая ступенька — день.
Из той части своей жизни, которая называлась «реконструкция завода» и которая с подготовкой заняла десять лет и должна была завершиться в будущем поточно-конвейерной технологией ремонта, Гриша вышел утомленным человеком, потускневшим и теряющим интерес ко всему, что выходило за пределы завода.
Гриша взял со стола список.
«Не домовой ты, а старая дева, никому не нужна», — подумал Гриша, прощаясь.
Спустившись к машине, Гриша постоял; разговор опустошил и не дал никакой надежды на начало нового.
С Садового кольца машина свернула в переулок, остановилась возле особняка с пышной лепниной на фасаде. Машина ускользнула в глубь улицы, отразившись в глади стекол. Гриша обогнул особняк. В углу двора за липами желтела коробка дома, спроектированного отцом Лохматого. Писатель жил здесь с отрочества; в его комнатку на четвертом этаже не однажды вселялись другие люди, Лохматый по возвращении от жен, из больниц, из отлучек выменивал свою комнатку — приплачивая, просьбами ли изводя новых жильцов.
Отказавшись от чая, Гриша сел на промятый кожаный диван.
— Сейчас Леня приедет, звонил недавно.
— Неужели опять на него нашло? — спросил Гриша. — Каждый день бывает?.. То-то придумывает себе командировки в подмосковное депо.
— Выходит, Леня перед каждым таким «нашло» начинает бегать ко мне?
— Он тут у вас толокся перед затеей с поиском клада Наполеона в Бобровском озере, — сказал Гриша.
— Да, помню, привез чирьи с луковицу… Гнать его, что ли?
— Уезжал уголь жечь для шашлычных, вас едва не сманил.
— Да, в углежоги… Помню, я к нему ездил за Дмитров, — изумился Лохматый. — Выходит, я его подбиваю, действую вроде катализатора? Но скорее он… я сейчас делаю работенку… свои уваровские рассказы перетряхиваю. Леня, глядишь, золотник в мой песок да подбросит.
Пришел с авоськами Леня, горячий, потный. Лохматый стал читать свой рассказ про уральского парнишку, обремененного даром находить драгоценные камни. Ягоды ему не попадаются. Из земляных комков на корнях вывороченной сосны выдергивает изумруд, трет о штаны и бросает в лукошко. Темно-зеленый кристалл, прорезанный трещинами. На старом отвале, садясь, рукой натыкается на кристалл золотистого берилла, бросает в свое лукошко и с завистью обделенного заглядывает в лукошки друзей, где ягоды покрывают дно. В темном ельнике парнишку хватают мужики-хитники, скручивают, затыкают рот, бросают на носилки. Уносят в леса. Парнишка должен учуять, указать преступникам месторождения граната-пиропа и хризолита. Эти красные и зеленые камни, великолепные, не уступающие знаменитым камням Богемии, в дореволюционное время привозил на торга в Екатеринбург диковатый мужик, видом углежог, — привозил из здешних мест.