И бывшие с ним
Шрифт:
Юрий Иванович дописал фразу, снял трубку, и вовремя, последний звонок был утяжелен негодованием. Звонил с вокзала архитектор из сибирского городка, спрашивал, состоится ли «круглый стол». Да, в три часа, как назначено, отвечал Юрий Иванович и стал было объяснять, как проехать.
Шел одиннадцатый час, в коридоре захлопали двери, застучали каблучки. Сыпались звонки, телефонный аппарат соединял Юрия Ивановича с городом, время от времени побрякивая и похрустывая своей начинкой, что означало у него расположение к Юрию Ивановичу: жаловался на здоровье, дескать, тут болит и там болит, а работаем не хуже молодых, так приучены.
В начале первого телефон зазвонил несмело. Трелька заканчивалась легким всхлипом. Звонила
Всхлипы в конце телефонных трелек стали протяжнее, а внутри их будто лопались пузырьки. Женщина станет просить и плакать при том. Юрий Иванович снял трубку, подумав в которой раз, что, не вступи он в особые отношения с издательскими телефонистами, при случае — уход в отпуск, скажем, — аппарат был бы сменен: модель устарела, корпус расколот и скреплен изолентой. Но уступка телефонистам была бы предательством, в том случае, само собой, если аппарат стал союзником. Да, обрыдл ему Юрий Иванович за двенадцать лет, все-то ему было известно о нем, наслушался вранья, жалких слов попятной, его технический разум презирал Юрия Ивановича за неумение отстоять себя, проводят на мякине, пользуют так и сяк. Да, не могло его техническое существо не сочувствовать, больше того, не сострадать Юрию Ивановичу. Тысячи одиноких часов они пробыли здесь в угловой комнатке, когда огромное редакционное здание становится гулким, как пустой сеновал, из глубины опустевшей улицы доносится повизгивание и стук трамвая, а в комнатке обостряется запах лежалой бумаги и перекисшего табачного дыма, когда день прошел в суете: звонки, посетители, а теперь сиди, добивай к завтрашнему материал; или нет сил ехать в набитом вагоне метро и пережидаешь; или когда не хочется домой; или, бывало, жена утром вынула ключи из кармана у Юрия Ивановича, тем самым без слов выставив его, а к друзьям не пойдешь, всяк нагружен своим, и оказывается, что за тридцать лет жизни в огромном городе ты отвоевал лишь эту угловую комнатку, да и из нее в одиннадцать часов попросит вахтер. И если вдруг позвонит друг, не глумливый хохоток в конце телефонной трельки, а полная гласная, что потом долго, радостно звонит в ушах…
— Да-да! С кем я говорю? — высокий, летящий женский голос.
— Это вы мне звоните, Вера Петровна, — сказал Юрий Иванович.
— А, все мой телефон. Он для меня существо мистическое, у меня с ним отношения как с личностью… Ты ведь помнишь, он у меня кнопочный. Как видно, я звонила тебе, и было занято… Я нажала кнопочку «повтор». Он сам затем дозвонился. Он знает, кому дозваниваться, кому нет. Я-то ни черта уже не соображаю, подряд все пью. Стугерон, новые транквилизаторы. Будь добр, Юрочка, узнай, каких адмиралов хоронили по морскому обряду… Скажем, за три-четыре последних года.
Голос доносился из глубокой, будто погребной тишины. К драматическим интонациям телефонный аппарат был чувствителен. Ни треска, ни вьюжного воя в трубке, ни прочих шумов, что выдают самостоятельную жизнь станционных устройств и подземных кабелей. Говорила Вера Петровна, старая женщина, со вчерашнего дня вдова художника-мариниста.
— Выведаешь? Ты мне поможешь? — говорила Вера Петровна. — Хотя бы одно-два имени? Тебе не откажут. Ты журналист, ты найдешь предлог, выспросишь. От меня-то они отделываются легко.
В начале второго появился Эрнст Гудков. Знавший Эрнста лет тридцать, Юрий Иванович всякий раз при его появлении дивился его росту, Эрнст входил, нагнувшись, чуть втянув и выставив вперед большую лысую голову; нагибался он бессознательно, немало в юности постукался. Сел, подпер голову
— У меня в три «круглый стол», — сказал Юрий Иванович.
— Я на машине, до Войковской гнать минут двадцать пять.
Юрий Иванович набрал номер Веры Петровны. Телефон с готовностью завозился, забрякал своими искателями и соединил, то была готовность старого и слабо-сильного швейцара, спешащего открыть неповоротливую дверь.
— Еды вам не привезти, Вера Петровна? — спросил Юрий Иванович.
— Надеюсь, ты-то не станешь меня уговаривать уступить им? Мне человек пять сегодня сказали: ум для того и дан, чтобы принять вещи, которые нельзя изменить. Все читают одну какую-то книгу, оттуда и слямзили, олухи.
— Я-то как раз этой книги не читал.
— Твой приезд подействует на меня расслабляюще. В осаде так в осаде. Мой муж служил флоту всю жизнь. Пусть служил кистью. Но у него была морская душа. Мой долг похоронить его как моряка. Ты мне поможешь? Выведаешь? Два адмиральских имени мне достаточно, чтобы припереть их к стенке.
Телефон, когда Вера Петровна повесила трубку, одобрительно прохрипел: дескать, вот какой характер надо иметь, а от тебя-то, Юрий Иванович, только ленивый не откусывает.
— Ты ведь помнишь, Вера Петровна меня впихнула к ним в поликлинику худфонда. Начальство тогда упиралось, для своего держали место невропатолога. Сейчас мне это дело припомнили. Вы, дескать, личный врач Веры Петровны, у нее загибон, снимите ситуацию. Я-то готов подать заявление, гори огнем такой приработок, да ведь сегодня не подашь!
Юрий Иванович поднялся: поехали!.. Проходили мимо кабинета главного редактора. Дверь приоткрыта, секретарша пачечками раскладывала бумагу на столе для совещаний, на краю стола сбились вазочки с конфетами, с печеньем: через полтора часа соберется «круглый стол». Пусто кардинальское, с высокой спинкой кресло главного, он сидит на сессии райсовета или на редакционной «Волге» проскакивает перекресток под желтый свет — гонит в Академию педнаук, в ЦК комсомола, в издательство! Через полтора часа — «круглый стол», ведут главный редактор и заведующий отделом публицистики Юрий Иванович Панов.
По Лесной выскочили на Ленинградское шоссе, вмиг были на Войковской, здесь развернулись к дому с магазином «Свет», через арку во двор — ух был домище, постройки сталинской поры, в добрый квартал. Поднялись на лифте, постояли перед дверью, порассматривали ромашки из латунных шляпок по дерматину. Юрий Иванович легонько потопил пенечек звонка, ожидая, что за дверями загудит звонок, гуденье отзовется в стенках и дверцах старинных шкафов, в старом сухом паркете, в деревянных панелях кабинета.
Не гудит звонок, отключен. Послушали, нет ли движения за дверью. Звали наперебой.
— Вера Петровна!..
Спустились, звонили от метро по телефону, не отвечал номер Веры Петровны. Вернувшись к двери, звали, время от времени позванивали.
Грохнула дверь лифта, появился худющий человек с седой бородой, с седыми, до плеч волосами.
— Дохлое дело, — сказал худющий вместо приветствия. — Я тут с утра. Вот сбегал пожевал. Вы давно? Она не выходила? Звонок не включила? — Он втолкнул спичку под пенек звонка. Приложился ухом к двери. — Нет, не откроет. Руководству союза обещано организовать ей звонок от одного из первых лиц в государстве. Однако организуют звонок с условием, что вдова будет подготовлена и даст себя уговорить.