И бывшие с ним
Шрифт:
Антонина Сергеевна смотрела вслед укатившему «Жигуленку». Для Саши, из Томска гнавшего в Москву, Уваровск — «аэродром подскока», так сказал Полковников в застолье. Сейчас Антонине Сергеевне все казалось в Уваровске бедным и мелким. Скучные и тесные пятиэтажки, в одной из таких она жила, вышибли из центра городка каменные купеческие ряды и просторные деревянные дома благородных очертаний, с кружевными наличниками, снесенными затем в музей; мелок казался Пал Палыч со своими ухищрениями сберечь совхозную больничку. Нелепа, мелка казалась Калерия Петровна с рассылкой газет бывшим ученикам и борьбой с Тихомировым и Жучкиным —
Антонина Сергеевна уснула, всплакнув. Проснулась на рассвете с той же жалостью к себе, с видением: мчит Сашин «Жигуленок», отражая лакированными боками рощи, огни, гроздья многоэтажных домов. Мчит в необъятный простор жизни.
Он в Москве!
Аэродинамической трубой гудело Ленинградское шоссе, слепили вспышки ветровых стекол. Таксист, гнавший в соседнем ряду, помаячил: туда тебе, туда!..
Саша высмотрел своротку; вытертая дорога прошла мимо скопища пестрых коробок, которые можно было принять за гаражи, если бы из-за них не тянулись острия мачт. Обогнув рощицу, слева он увидел деревянный дом и впритык к нему будочку проходной. Дорога здесь заканчивалась. Саша запер «Жигуленка», со спальным мешком под мышкой через игрушечную проходную прошел во двор.
Спускаясь к воде вдоль ряда строеньиц, Саша обогнул стоявшую на катках яхту, белую, с красным глубоким плавником. По мосткам прошел к «Весте», он высмотрел ее по надписи на скуле, равнодушно подумал: всего-то большая шлюпка, расстелил спальник в корме, лег и вмиг уснул, ведь он гнал сутки без передышки.
Он был разбужен касанием, будто мазнули по лицу. Он открыл глаза, когда касание повторилось. Что-то блестящее мелькнуло в руках у одного из людей, кучно стоявших на берегу, вновь укололо Саше глаза.
Он выпрямился, его качнуло: со сна, дошла ли волна от далекого судна. На берегу с шуточкой было сказано нечто такое, что могло относиться к нему. Жарко стало шее, в гневе сюда бросалась кровь. Позже дошло до него, что тут же, с шуточкой, была названа «Веста».
— Как, вестарь, поможете? — переспросили с берега мирно. — Такое дело, ставим на воду свою лодочку.
В ожидании прочих, созываемых в помощь, Саша прошел вдоль ряда строеньиц, где команды держали снасти, моторы; на полках, на верстаках разложены инструменты, по углам банки с краской. Нашел дверь с надписью «Веста», подергал. В аккуратно пробитом отверстии поблескивала личинка английского замка.
Саша вернулся к яхте, празднично белой. Глядел на «Весту», чья простоватость граничила с бедностью; толстые, выпиравшие шпангоуты, обрубленная корма. Скучно окрашена серо-свинцовой краской.
Подошел четвертый из команды яхты, чернобородый молодой человек в светлых брюках из плащевки, в узкой рубашке, и сказал, что в помощь набралось человек девять: пусто сегодня на базе и надо бы подождать, авось еще появятся. Саша вытянутым пальцем коснулся его мускула, обтянутого узким рукавом. Легкость касания была видимой, Саша, нажимая, вдавил палец так, что палец погрузился в мякоть мышцы. Чернобородый принял подначку. Распрямив кисть, он согнул руку, предлагая потягаться, и поискал глазами, куда бы упереться локтем. Саша не дал чернобородому стронуться с места, а поймал его руку так, что они сцепились пальцами. Тому оставалось по примеру Саши упереться расставленными ногами.
Чернобородый навалился,
Его товарищи согнули руки, поочередно предлагая Саше сразиться. Он подставил одному левую руку, другому правую. Яхтсмены отступили, один усмехнулся при том, другой покачал головой: ну нахал. Саша левой поймал руку одного, правой другого, потянул. Они попытались высвободить руки, тогда, не отпуская, он стиснул им пальцы.
Разом навалившись, они отогнули его руки. Он повторил проделанное с их товарищем, то есть расслабился настолько, что они соскользнули с его рук, а в последний миг ухватил за основание кистей и потянул. Краткое движение, сильное и скользящее, умножающее инерцию их тел.
Один остался лежать, с любопытством глядя снизу на Сашу, а второй поднялся и проворчал про расплодившихся каратистов.
— Не каратэ… — ответил Саша. — Тибетская система тай-дзы-чуань, или, короче, тай-чи.
Подошел человек в очках. Массивная оправа очков придавала его лицу старомодность. Из позванных на помощь, решил Саша, староват для команды яхты.
— В чем смысл тай-чи? — спросил чернобородый, растирая запястье. Между тем Саша знал, что прихватил запястье легко и потянул не рывком, а плавно.
— Тай-чи учит, что агрессия абсурдна в своей изначальности. При всякой агрессии человек, гармоничный со вселенной, совершает преступление против вселенной и против себя. Отходом в сторону он показывает, что агрессия рождена его собственным эгоизмом. Противник наталкивается на стену и осознает абсурдность агрессии. Нет первой атаки. Она вызвана распадом сознания. В ситуации Каин — Авель виновны оба. Авелю, надо думать, был присущ мазохизм.
— А если нападают? — спросил чернобородый.
Саша кивнул:
— Нападайте.
— Было дело, я занимался каратэ, — сказал чернобородый.
— Нападайте.
Чернобородый бросился. Отскочив, Саша поймал его за руку и с силой потянул, направляя. Пояснил:
— Идет сильный удар. Я его продлеваю. Убираю удар, таким образом развожу ситуацию.
— Еще раз, — сказал чернобородый.
— Пожалуйста.
Вновь Саша заставил чернобородого скользнуть мимо. Досказал:
— Мышцы должны быть, как на вешалке. Кто напряжен, тот проигрывает. Здесь сила в слабости. Уйти в сторону — уже в стиле тай-чи. Стиль змеи всегда сильнее, чем стиль тигра. — Видел, что нравится. Показал: — Это он. Это я. Откатываюсь. Пассивно — и после того активно. Сверху вниз защита. Нападение снизу вверх и наружу. Нападаю сверху, а защищаюсь снизу.
Чернобородый глядел не враждебно, скорее обиженно; когда же человек в очках скомандовал «Берись» и стали спускать яхту на воду, чернобородый держался возле Саши. Спросил, свободен ли он сегодня вечером. Хотят взять с собой прокатиться, понял Саша. Однако не взяли; Саша видел — как бы между прочим перемолвились чернобородый и капитан, человек в очках. Староват он был для своей молодой щеголеватой команды, морщины вокруг рта придавали его лицу горестное выражение, голос больной, сдавленный, так что иные слова прорывались с писком. Капитан объяснился с Сашей.