…и дольше жизни длится…

Харьковская Рита

Плакали от того, что отныне Константин был «отрезанный ломоть» не только для семьи, но и для всего ромского сообщества.

Он стал «оседлым», выбрал для себя жену-чужачку – так что может быть общего с ним у вольных, как ветер, цыган…

Целую неделю праздновало, пило, ело, похмелялось и закусывало богатое казацкое село.

Целую неделю пели, танцевали и плакали ромы.

А к концу недели табор, погрузив пожитки, свернув шатры и ни разу не оглянувшись на оставляемого ими молодого, несостоявшегося,

предводителя, растаял в розовеющем влажном рассвете…

Барон сдержал свое обещание. Костя больше никогда не встретился ни с отцом, ни с соплеменниками…

Глава пятая

Прошло совсем немного времени, пока Костя, утонувший в объятиях своей юной жены, стал замечать косые взгляды ее братьев.

Нет, совсем не такого мужа они хотели для сестры.

В их преставлении зять должен быть одного с ними сословия: крепкий, работящий, имеющий свою землю и умеющий на ней работать казак. А вовсе не этот голодранец-цыган.

Костя чувствовал это неприятие, хмурился, но старался ничем не показать своего недовольства.

Но видели назревающее противостояние не только Костя, но и Лизанька, и ее отец.

Проживший немало лет на этом свете казак, желающий своей дочери только самого лучшего, в один из вечеров решил откровенно поговорить со свалившимся, как снег на голову, зятем.

– Костя, я вижу, что ты не приживешься в нашем доме. Вижу и знаю, что не станешь ни пахать ни сеять. Скажи, чего ты хочешь?

Костя задумался ненадолго:

– У вас есть хутор. Там не живет никто, земля заброшенная. Отдайте его нам с Лизой. Я выстрою дом и посажу сад. А дальше – как Бог даст.

– Бери. Строй и сажай. Но дочь свою я отпущу только тогда, когда увижу, что ей есть, где жить. Когда ты постоишь хороший, добротный дом. Жизнь в поле, под открытым небом, в шатре – это не для нас.

Назавтра Костя, поцеловав жену, оседлав подаренного отцом жеребца, умчал на хутор.

Лизанька увидела в следующий раз своего мужа только в конце октября.

За три месяца Костя умудрился выстроить дом, подсобные помещения и насадить молодой яблонево-грушевый сад.

– Запрягай телегу, тесть. Принимай работу. За это время даже черт не успел бы сделать большего.

Отец Лизаньки осматривал дом, зашел в хлев, курятник. Удовлетворенно поцокал языком, увидев тонкие прутики будущего сада.

– Завтра перевози Лизу. Ты прав; даже черт не сделал бы большего. Не иначе, как ты с ним сговорился, – казак подмигнул Косте.

Ранним утром груженная скарбом телега, двинулась в сторону хутора.

На тюках с приданным, сидела Лизанька, отправляющаяся в новый дом, построенный для нее, ее любимым мужем.

За телегой бодро перебирала ногами молодая тёлочка.

К задку телеги были привязаны клети с курами – несушками.

Запас

овощей и зерна отец пообещал выделить попозже.

Уже на следующий день Лизанька начала хлопотать по хозяйству: разметила гряды будущего огорода, чтобы не тратить на это драгоценное время весной.

Долго смотрела на тоненькие саженцы фруктовых деревьев, мечтая, что уже совсем скоро, буквально через пару-тройку лет, эти тоненькие веточки забуяют пахучими цветами и согнутся под тяжестью плодов.

Телочка мычала в хлеву, обещала одаривать заботливую хозяйку молоком и приплодом.

В курятнике кудахтали куры, обеспечивая рачительных хозяев десятком яиц к завтраку…

* * *

Лиза стремглав неслась к дому и испуганно кричала. Костя, пересыпающий в мешки просушенную пшеницу, привезенную накануне тестем, выбежал из дома:

– Что случилось? Что тебя напугало так, голубка моя?

– Костя! Там! Там в курятнике! В углу! Что-то страшное и гудит!

Костя отодвинул за спину перепуганную жену и пошел разобраться, в чем там дело? Что могло так переполошить его женушку.

Вскоре, из курятника, послышался смех:

– Лиза! Иди сюда! Не бойся.

Лиза, все еще с опаской, заглянула в распахнутую дверь.

Костя стоял в углу и с улыбкой наблюдал за страшным и рокочущим чем-то:

– Лизанька, это пчелы. Пчелины рой. Пчелиная семья. Почему они улетели из улья так поздно – я не знаю. Может, не в меру жадный пасечник отобрал у пчел слишком много меда и они, почувствовав голодную смерть зимой, улетели в поисках пропитания. Может, рой разделился слишком поздно. Кто его знает.

– И что мы с ними будем теперь делать? – Лиза не сводила глаз с мужа.

– Завтра в город поеду. Закажу или куплю улей. Пусть у нас зимуют. Мед – это хорошо. Мед нужен и нам и тому, кто растет в тебе, – улыбнулся Костя.

– Откуда ты знаешь, – Лизанька опустила глаза и зарумянилась.

– Чувствую. Я ошибся?

– Нет. У нас будет ребенок.

– Будет мальчик. Иван. Как мой отец, – Костя прижал к себе жену и нежно поцеловал ее в макушку.

На следующий день Костя привез улей. Снял крышку, внимательно осмотрел его устройство, налил в лоток купленного меда, рассыпал сахар.

Еще через день пчелиный рой перебрался в новый дом и угомонился до весны…

Тоненькие саженцы яблонь и груш покрылись первыми цветами, когда Лизанька родила Косте их первенца. Крепкого, горластого мальчугана. Только похож он был не на Костю и его отца, а на свою мать. Такой же белобрысый и белокожий. Костя не расстроился совершенно – первенец, он и есть первенец, не важно, в чью породу пошел. И назвал мальчика Иваном, как и хотел.

Еще через год Лизанька подарила своему мужу дочь – Александру, Шурочку.